Читать онлайн книгу «Чарли и шоколадная фабрика». Читать онлайн книгу «Чарли и шоколадная фабрика Чарли и шоколадная фабрика повесть читать онлайн

– Пей, – сказал он, – тебе это не повредит. Похоже, ты здорово изголодался.

Потом мистер Вонка наполнил шоколадом еще один кувшин и протянул дедушке Джо:

– И вы пейте! Вы же просто скелет! Видно, туго приходилось в последнее время?

– Да, – вздохнул дедушка Джо.

Чарли поднес кувшин к губам, и, когда теплый, сладкий шоколад медленно потек в рот, в горло, в совершенно пустой желудок, по всему телу разлились тепло и восторг; Чарли захлестнула огромная волна счастья.

– Нравится? – спросил мистер Вонка.

– Еще бы! Просто объеденье! – прошептал Чарли.

– Самый замечательный шоколад из всех, какие мне довелось попробовать, – сказал дедушка, облизывая губы.

– Это потому, что его взбивает водопад, – пояснил мистер Вонка.

Лодка мчалась вниз по течению. Река становилась все уже. Впереди показался туннель – большой круглый туннель, похожий на гигантскую трубу, и река уходила прямиком в эту трубу, а вместе с нею и лодка.

– Вперед! – кричал мистер Вонка, подпрыгивая и размахивая тростью. – Полный вперед!

Умпа-лумпы налегли на весла, и лодка пулей влетела в темный туннель, а пассажиры разом вскрикнули от неожиданности.

– Они же не видят, куда гребут! – раздался в темноте отчаянный крик Виолетты Бьюргард.

– А какая разница?! – расхохотался мистер Вонка.

Почему гребцы спешат?

Не вернуться нам назад.

И куда течет река?

Впереди ни огонька.

Избавления не жди,

Неизвестность впереди.

И никто не даст ответ,

Будем живы или нет.

– Он рехнулся! – завопил чей-то папа. А остальные родители испуганно закричали наперебой:

– Он спятил!

– Чокнутый!

– Да он пьян!

– Сумасшедший!

– Он не в своем уме!

– Ненормальный!

– Нет, ничего подобного! – сказал дедушка Джо.

– Включите свет! – крикнул мистер Вонка.

И тотчас вспыхнуло множество ламп, весь туннель осветился волшебным светом, и Чарли увидел, что они действительно находятся внутри огромной трубы с круглыми, белыми и очень чистыми стенами. В трубе течение было очень быстрое, умпа-лумпы гребли изо всех сил, и лодка, словно ракета, неслась вперед.

Стоя на корме, мистер Вонка то и дело подпрыгивал, подскакивал, подгонял гребцов. Казалось, ему доставляет огромное удовольствие мчаться белым туннелем на розовой лодке вниз по шоколадной реке, и он хлопал в ладоши, смеялся и весело поглядывал на своих пассажиров, как бы желая лишний раз убедиться, что и им по душе это необыкновенное плавание.

– Смотри, дедушка! – воскликнул Чарли. – Дверь в стене!

И правда, в круглой стене туннеля чуть выше уровня шоколадной реки виднелась зеленая дверь. Лодка неслась с сумасшедшей скоростью, но все успели прочесть надпись на двери:

СКЛАД No 54. СЛИВКИ – МОЛОЧНЫЕ СЛИВКИ, ВЗБИТЫЕ СЛИВКИ, ФИАЛКОВЫЕ СЛИВКИ,

КОФЕЙНЫЕ СЛИВКИ, АНАНАСОВЫЕ СЛИВКИ, ВАНИЛЬНЫЕ СЛИВКИ И ВОЛОСАТЫЕ СЛИВКИ.

– Волосатые сливки? – удивился Майк Тиви. – Но ведь таких не бывает!

– Вперед! – крикнул мистер Вонка. – Недосуг мне отвечать на глупые вопросы!

Лодка промчалась мимо черной двери. На ней было написано:

СКЛАД No 71. РОЗГИ – ВСЕХ РАЗМЕРОВ.

– Розги? – вскрикнула Верука Солт. – Они-то вам на что?

– Разумеется, чтобы взбивать сливки, – объяснил мистер Вонка. – Как же взбивать сливки без розог? Если сливки не били розгами, это уже не настоящие взбитые сливки; если вы не тащили яйцо в мешке, это уже не настоящее яйцо в мешочек! Вперед!

Теперь мимо пронеслась желтая дверь. На ней было написано:

СКЛАД No 77. БОБЫ – БОБЫ КАКАО, БОБЫ КОФЕ, ДЖЕМОВЫЕ БОБЫ, БЫВШИЕ БОБЫ.

– Бывшие бобы? – фыркнула Виолетта Бьюргард. – Таких не бывает!

– Сама ты бывшая! – крикнул мистер Вонка. – Сейчас не до споров! Вперед! Скорей!

Но через пяток секунд, когда лодка подлетела к ярко-красной двери, он вдруг взмахнул тростью и крикнул:

19. Цех изобретений. Вечные леденцы и волосатые ириски

Когда мистер Вонка крикнул: «Стой!», умпа-лумпы резко затормозили. и лодка стала.

Умпа-лумпы подгребли к красной двери, на которой была надпись:

ЦЕХ ИЗОБРЕТЕНИЙ – ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН – НЕ ВХОДИТЬ.

Мистер Вонка достал из кармана ключ и, перегнувшись через борт, вставил его в замочную скважину.

– Это самый важный цех на всей фабрике! – сказал он. – Здесь рождаются и проходят испытания самые новые секретные изобретения! Старик Фиклгрубер отдал бы последние зубы, чтобы хоть одним глазком заглянуть сюда! А уж о Продноузе, Слугворте и других бездарностях даже говорить нечего! А теперь слушайте внимательно! Ничего не пробовать, ничего не мешать, ни к чему не прикасаться! Договорились?

– Да, да! – закричали дети. – Мы ничего не тронем!

– До сегодняшнего дня, – продолжал мистер Вонка, – никто, даже ни один умпа-лумпа, сюда не входил.

Он открыл дверь и прямо из лодки шагнул в зал. Четверо детей и их родители последовали за ним.

– Ничего не трогать! – еще раз предупредил мистер Вонка. – И не переверните случайно чего-нибудь!

Чарли Бакет внимательно осматривал огромный зал, в котором они очутились. Ни дать ни взять ведьмина кухня. Повсюду на гигантских плитах кипели и бурлили огромные металлические котлы, свистели чайники, шипели сковородки, стучали и лязгали странные железные машины, по потолку и стенам тянулось множество труб, и все помещение было наполнено паром, дымом и какими-то диковинными ароматами.

Неожиданно мистер Вонка еще больше развеселился. Было ясно, что это его любимый цех. Он скакал среди кастрюль и машин, словно ребенок среди рождественских подарков, не зная, с чего начать. Сперва он приподнял крышку большого котла и понюхал, потом бросился к бочке с каким-то липким желтым пюре, сунул туда палец и облизал, потом подскочил к какой-то машине и повернул полдюжины рычагов сначала в одну сторону, а затем в другую, потом заглянул сквозь стеклянную дверцу в гигантскую плиту. При этом он все время хихикал и потирал от удовольствия руки. Вдруг он подбежал к блестящей машине, из которой доносился странный звук – ТРАХ, ТРАХ, ТРАХ, ТРАХ, – и каждый раз, когда раздавался ТРАХ, в корзину, стоявшую на полу возле машины, падал большой зеленый стеклянный шар. По крайней мере он был очень похож на стеклянный.

– Вечные леденцы! – гордо воскликнул мистер Вонка. – Моя новинка! Я придумал их для детей, у которых мало карманных денег. Положишь вечный леденец в рот и сосешь, и сосешь, и сосешь, и сосешь, и сосешь, а он ни капельки не уменьшается!

– Это как жвачка! – обрадовалась Виолетта Бьюргард.

– Нет, не как жвачка! – возразил мистер Вонка. – Жвачку жуют, а если станешь жевать вечный леденец, то сломаешь зубы. Вечные леденцы НИКОГДА не уменьшаются, НИКОГДА не исчезают. По крайней мере мне так кажется. Сейчас один такой леденец проходит испытание в соседнем цехе – цехе испытаний. Его сосет умпа-лумпа. Сосет непрерывно вот уж почти год, а он все такой же... А теперь сюда! – крикнул мистер Вонка и метнулся к противоположной стене. – Здесь я изобретаю совершенно новые ириски!

Он остановился возле огромной кастрюли. В ней кипела и бурлила густая, сладкая, липкая жидкость. Чарли стал на цыпочки и заглянул в кастрюлю.

– Это волосатые ириски, – объяснил мистер Вонка. – Откусишь маленький кусочек – и ровно через полчаса начнут расти густые, пышные, шелковистые волосы на голове, усы и борода.

– Борода? – выкрикнула Верука Солт. – Боже мой! Кому нужна борода?

– Вам, мисс, борода была бы очень к лицу, – сказал мистер Вонка, – но, к сожалению, ириски еще не вполне готовы. Я приготовил слишком крепкий раствор, и эффект оказался непомерно силен. Вчера я испытал ириски на одном умпа-лумпе. Он только откусил малюсенький кусочек, как у него сейчас же начала расти густая черная борода, она росла так быстро, что вскоре толстым ковром покрыла весь пол испытательного цеха. Она росла быстрее, чем мы успевали ее подстригать. В конце концов пришлось воспользоваться газонокосилкой. Но ничего, скоро я подберу нужную концентрацию, и тогда вы уже не встретите на улице ни одного лысого мальчика и ни одной лысой девочки.

– Но, мистер Вонка, лысых мальчиков и девочек не бывает! – возразил Майк Тиви.

– Не спорьте, мой юный друг, пожалуйста, не спорьте, – сказал мистер Вонка. – Не тратьте попусту драгоценное время. А теперь сюда! Я покажу вам что-то необыкновенное. Это – чудо! Это – моя гордость. Но, ради Бога, будьте осторожны! Не заденьте, не нажмите, не переверните, не опрокиньте чего-нибудь!

20. Удивительная машина

Мистер Вонка подвел всю компанию к гигантской машине в центре цеха изобретений. Не машина, а целая гора из блестящего металла, высокая, под самый потолок. Из ее вершины выходили сотни тонких стеклянных трубочек, они изгибались, переплетались, расходились, снова сходились и, наконец, собравшись в большой пучок, нависали над огромным круглым котлом величиной с ванну.

– Пуск! – крикнул мистер Вонка, нажав три кнопки на боку машины.

В ту же минуту раздался устрашающий грохот, вся машина отчаянно задрожала, заходила ходуном, из нее ударил пар, и все вдруг увидели, что по стеклянным трубочкам заструилась и потекла прямо в огромный котел какая-то жидкость. Причем в каждой трубочке жидкость была своего, непохожего цвета, так что в котел вливались все цвета радуги (и еще многие другие) – одно удовольствие смотреть. Когда котел почти наполнился, мистер Вонка нажал другую кнопку – разноцветный поток вдруг иссяк, внутри машины что-то зажужжало, засвистело, и в котле, перемешивая разноцветные жидкости в один коктейль, заработал огромный миксер. Жидкость начала пениться. Пены становилось все больше и больше, сначала она была голубая, потом стала белой, потом зеленой, потом желтой, потом коричневой и наконец снова голубой.

– Смотрите! – сказал мистер Вонка.

ЩЕЛК – и жужжанье прекратилось, миксер остановился, послышался чмокающий звук, и голубая пенистая масса исчезла в машине. Наступила тишина. Потом что-то грохнуло, и опять – тишина. Затем неожиданно машина оглушительно взревела, и тотчас же из еле заметной прорези в стенке машины (не больше щели для монеты в игровом автомате) выпало что-то настолько маленькое, серое и невзрачное, что все решили, будто произошла ошибка. Это что-то было очень похоже на маленький кусочек серого картона. Дети и родители удивленно смотрели на крохотную штуковину.

– И это все? – презрительно фыркнул Майк Тиви.

– Все! – с гордостью сказал мистер Вонка. – Неужели вы не догадались, что это?

Наступила тишина, и вдруг Виолетта Бьюргард, эта дуреха, которая постоянно жует резинку, взвизгнула от восторга:

– Да это же жвачка! Настоящая жвачка!

– Совершенно верно! – крикнул мистер Вонка и наградил Виолетту увесистым шлепком. – Это самая чудесная, самая необыкновенная, самая удивительная жвачка в мире!

21. Прощай, Виолетта

– Эта жвачка, – продолжал мистер Вонка, – мое новейшее, невероятнейшее и самое замечательнейшее изобретение! Эта жвачка – обед. Это... это... этот маленький серый невзрачный кусочек – обед из трех блюд!

– Какая чушь! – хмыкнул один из пап.

– Уважаемый сэр, – воскликнул мистер Вонка, – как только эта резинка появится в магазинах, изменится ВСЕ! Не станет кухонь! Не надо будет готовить обед, ходить в магазин, покупать мясо и хлеб. Исчезнут ножи, вилки, тарелки. Никто больше не будет мыть посуду и выносить мусор! С этой чепухой будет покончено! Пластиночка волшебной жвачки Вонки – и вот уже готовы завтрак, обед и ужин! Жвачка, которую вы сейчас видите, – это обед из трех блюд: томатный суп, ростбиф и пирог с черникой! Но можно выбрать и другое меню!

– Что? Вы хотите сказать, что это и есть томатный суп, ростбиф и пирог с начинкой? – удивилась Виолетта Бьюргард.

– Если бы ты начала ее жевать, то немедленно получила бы на обед именно эти три блюда. Удивительно, – продолжал мистер Вонка, – ты чувствуешь, как пища попадает в рот, в горло, в желудок. Ты ощущаешь ее вкус! Ты сыт! Чудо!

– Но так не бывает! – не поверила Верука Солт.

– Ну, раз это жвачка, раз это жвачка... – крикнула Виолетта Бьюргард, – ее-то мне и надо! – Она вынула изо рта свою рекордную резинку и прилепила ее за ухом.

– Ну, мистер Вонка, дайте-ка мне поскорей вашу волшебную жвачку, и мы проверим, что это за чудо!

– Виолетта, – сказала ей миссис Бьюргард, – не делай глупостей.

– Хочу жвачку! – упрямо повторила Виолетта. – И не вижу в этом ничего глупого.

– Я бы не советовал тебе это делать, – вежливо сказал мистер Вонка. – Видишь ли... жвачка еще не совсем готова... Не хватает еще...

– Какого черта! – огрызнулась Виолетта. И не успел мистер Вонка ее остановить, как она схватила маленький серый кусочек и запихнула в рот. И сейчас же ее огромные, тренированные челюсти принялись за работу.

– Остановись! – закричал мистер Вонка.

– Божественно! – ахнула Виолетта. – Томатный суп! Горячий, вкусный! Я чувствую, как он струится в горло!

– Остановись! – кричал мистер Вонка. – Жвачка еще не готова! Ее нельзя пробовать!

– Очень даже можно! – спокойно сказала Виолетта. – Чудесно! Боже мой, какой суп!

– Сейчас же выплюнь! – не унимался мистер Вонка.

– Она меняется! – Виолетта одновременно жевала, говорила и улыбалась. – Теперь это ростбиф! Нежный и сочный! А жареная картошка просто восхитительна! Ароматная и хрустящая!

– Как интересно, – сказала миссис Бьюргард. – Ты, оказывается, совсем не дурочка!

– Жуй, жуй, малышка! – поддержал ее мистер Бьюргард. – Сегодня великий день в жизни Бьюргардов! Наша крошка первой в мире пробует жвачку-обед!

Все наблюдали, как Виолетта Бьюргард жует необыкновенную жвачку. Словно зачарованный смотрел Чарли Бакет, как ходят ее огромные челюсти. Дедушка Джо даже рот раскрыл от удивления. А мистер Вонка, ломая руки, твердил:

– Нет! Нет! Нет! Она еще не готова! Ее нельзя жевать! Прекрати сейчас же!

– Черничный пирог со сливками! – восхищалась Виолетта. – Изумительно! Прекрасно! Я в самом деле ем самый замечательный черничный пирог в мире!

– О Боже! Девочка моя, – закричала миссис Бьюргард, – что у тебя с носом?

– Успокойся, мать, не мешай! – отмахнулась Виолетта.

– Он посинел! – всплеснула руками миссис Бьюргард. – Твой нос стал синий, как черника!

– Мама права! – подтвердил мистер Бьюргард. – Он уже фиолетовый!

– Что вы говорите! – Виолетта продолжала жевать.

– Твои щеки! – вскрикнула миссис Бьюргард. – Они тоже посинели! И подбородок! И все лицо!

– Сейчас же выплюнь эту гадость! – приказал мистер Бьюргард.

– Боже милостивый! Спаси и сохрани! – рыдала миссис Бьюргард. – Моя девочка вся сине-фиолетовая! Даже волосы! Виолетта, что с тобой?

– Я ведь предупреждал, – вздохнул мистер Вонка, – жвачка еще не готова.

– Предупреждал! – возмутилась миссис Бьюргард. – Посмотрите, что стало с нашей крошкой!

Все смотрели на Виолетту. Ужасное зрелище! Лицо, руки, ноги, шея – все, даже волосы, стало цвета черничного сока.

– Вот так всегда, – вздохнул мистер Вонка, – как только дело доходит до десерта, что-нибудь случается. Это все из-за черничного пирога. Но когда-нибудь я найду правильную дозировку, вот увидите!

– Виолетта! – завопила миссис Бьюргард. – Ты раздуваешься!

– Мне плохо! – простонала Виолетта.

– Ты раздуваешься! – взвизгнула миссис Бьюргард.

– Какое странное чувство! – выдохнула Виолетта.

– Ничего удивительного! – сказал мистер Бьюргард.

– Боже мой, девочка! – зарыдала миссис Бьюргард. – Ты стала похожа на воздушный шар!

– На чернику, – уточнил мистер Вонка.

– Вызовите врача! – потребовал мистер Бьюргард.

– Проколите ее булавкой! – посоветовал один из отцов.

– Спасите ее! – заламывая руки, крикнула миссис Бьюргард. Но было уже поздно. Виолетта раздувалась и меняла форму с такой быстротой, что всего через минуту превратилась в огромный синий шар – в гигантскую чернику. От девчонки только и осталось что пара маленьких ножек и пара крохотных ручек, торчащих из громадной круглой ягоды, да еле заметная головка наверху.

– Вот так всегда! – вздохнул мистер Вонка. – Двадцать раз я испытывал эту жвачку на двадцати умпа-лумпах, и все они превратились в чернику. Ужасная досада. В чем дело, не понимаю.

– Но я не хочу, чтобы моя дочь была черникой! – возмутилась миссис Бьюргард. – Сейчас же верните мне мою дочь!

Мистер Вонка щелкнул пальцами, и возле него мгновенно появились десять умпа-лумпов.

– Закатите мисс Бьюргард в лодку, – приказал им мистер Вонка, – и отвезите в цех соков!

– В ЦЕХ СОКОВ? – завопила миссис Бьюргард. – Что с ней там сделают?

– Выжмут, – объяснил мистер Вонка. – Из нее надо немедленно выжать сок. А там посмотрим. Не волнуйтесь, моя дорогая миссис Бьюргард, мы ей поможем. Жаль, жаль, действительно жаль, что так получилось.

А десять умпа-лумпов уже катили огромную чернику по цеху изобретений к двери, которая выходила прямо в шоколадную реку. Там уже ждала лодка. Мистер и миссис Бьюргард поспешили за умпа-лумпами. Остальные молча наблюдали за происходящим.

– Послушай! – прошептал Чарли. – Послушай, дедушка! Умпа-лумпы начинают новую песню.

Из лодки доносился громкий хор:

Разворошив соломы пачку,

Жует корова свою жвачку,

Но у меня другой пример -

Жевала жвачку Энни Керр.

Жевала, сидя на диване,

Идя в кино, купаясь в ванне,

И в магазине, и в аптеке,

И в школе, и на дискотеке,

Жевала жвачную резинку,

Белье, линолеум, картинку,

А если нечего жевать,

Жевала стол или кровать.

И день и ночь она жует,

Стал у нее огромным рот.

Как чемодан ее улыбка,

А челюсть как большая скрипка.

И – о ужасная картина! -

Мисс Керр – жующая машина.

И даже когда ляжет спать,

Не может перестать жевать.

Жуя во сне со страшной силой,

Язык себе перекусила.

Трагедия венчает дело -

Мисс Керр навеки онемела.

Историю поведав эту,

Хотим спасти мисс Виолетту,

Чтобы она смогла опять

Нормальной девочкою стать.

22. Чудо-коридор

– Так, так, так, – вздохнул мистер Вонка, – двух непослушных детей с нами уже нет. Осталось трое хороших крошек. Думаю, надо поскорее отсюда уходить, пока мы не распрощались еще с кем-нибудь.

– Мистер Вонка, а Виолетта Бьюргард когда-нибудь снова станет девочкой или навсегда останется черникой? – спросил Чарли.

– Из нее мигом выжмут сок! – объяснил мистер Вонка. – Закатят в соковыжималку, а оттуда она выйдет тонкая, как тростиночка.

– И она по-прежнему будет синяя? – снова спросил Чарли.

– Она будет фиолетовая! – воскликнул мистер Вонка. – Фиолетовая с головы до пяток! И в этом нет ничего удивительного. Так всегда бывает, когда эту отвратительную жвачку жуют целый день!

– Раз вы считаете, что эта жвачка такая отвратительная, зачем же ваша фабрика ее выпускает? – спросил Майк Тиви.

– Замолчишь ты когда-нибудь? – рассердился мистер Вонка. – Слышать тебя не могу. Вперед! Торопитесь! Торопитесь! За мной! Возвращаемся в коридор!

С этими словами мистер Вонка подбежал к противоположной стене цеха изобретений и юркнул в потайную дверку, спрятанную за многочисленными печами и трубами. Трое оставшихся детей – Верука Солт, Майк Тиви и Чарли Бакет – и пятеро родителей поспешили за ним.

Чарли обнаружил, что они вновь попали в один из тех длинных розовых коридоров, которые разветвлялись на множество других розовых коридоров. Мистер Вонка мчался впереди, поворачивая то налево, то направо, то снова налево, то опять направо.

– Хватит канителиться! – кричал мистер Вонка. – Если дальше так пойдет, мы НИКОГДА НИКУДА не доберемся! – И он понесся вперед, вниз, по бесконечным розовым коридорам, только мелькал впереди его черный цилиндр да, словно флаги на ветру, развевались фалды темно-фиолетового бархатного фрака.

Они проскочили какую-то дверь в стене.

– Туда не успеем! – крикнул мистер Вонка. – Скорей, скорей!

Бегом миновали еще одну дверь, потом еще и еще. Двери в стенах коридора встречались примерно через каждые двадцать шагов, и на всех было что-то написано. За некоторыми слышалось странное лязганье, из замочных скважин тянуло соблазнительными запахами, а из-под дверей кое-где пробивались струйки разноцветного пара.

Дедушка Джо и Чарли то шли быстрым шагом, то бежали, чтобы не отстать от мистера Вонки, и все же успевали прочесть надписи на некоторых дверях. СЪЕДОБНЫЕ ЗЕФИРНЫЕ ПОДУШКИ – было написано на одной.

– Зефирные подушки – это потрясающе! – крикнул мистер Вонка, пулей проносясь мимо. – Когда они появятся в магазинах, начнется что-то невероятное! Вперед! Скорее! Время не ждет!

СЛАДКИЕ ОБОИ ДЛЯ ДЕТСКОЙ – стояло на следующей двери.

– Исключительно вкусные обои! – на бегу прокричал мистер Вонка. – Они разрисованы различными фруктами – бананами, яблоками, апельсинами, виноградом, ананасами, клубникой, суперникой...

– Суперникой? – переспросил Майк Тиви.

– Не перебивай! – рассердился мистер Вонка. – Если лизнешь нарисованный на обоях банан, клубнику или супернику, ощутишь во рту их вкус.

– А какой вкус у суперники? – не унимался Майк Тиви.

– Опять ты что-то бормочешь? В другой раз говори громче. Вперед! Торопитесь!

ГОРЯЧЕЕ МОРОЖЕНОЕ ДЛЯ ХОЛОДНОЙ ПОГОДЫ – гласила надпись на следующей двери.

– Очень полезно зимой! – крикнул мистер Вонка. – Отлично согревает в мороз. А еще я делаю горячий лед для горячительных напитков. От такого льда они становятся еще горячительнее.

КОРОВЫ, ДАЮЩИЕ ШОКОЛАДНОЕ МОЛОКО – сообщила очередная дверь.

– Ах, мои милые коровки! Как я их люблю! – воскликнул мистер Вонка.

Роальд Даль

Чарли и Шоколадная фабрика

Это книга про пятерых детей:

прожорливого Огастеса Глупа;

избалованную Веруку Солт;

Виолетту Борегард, которая непрерывно жевала жевательную резинку;

Майка Телика, который целыми днями смотрел телевизор;

и про ЧАРЛИ БАККЕТА, который является главным действующим лицом.

1. НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЧАРЛИ

Эти древние старик и старуха - родители мистера Баккета. Их зовут дедушка Джо и бабушка Джозефина.

А вот эти, такие же древние старик и старуха - родители миссис Баккет. Их зовут дедушка Джордж и бабушка Джорджина.

Это мистер Баккет. А это миссис Баккет.

У них есть маленький мальчик по имени Чарли. Вот он.

Как поживаете? А вы как поживаете? И еще раз: как вы поживаете? Короче, он очень рад с вами познакомиться.

Вся эта семья - шестеро взрослых (пересчитайте сами, если не верите) и маленький Чарли - жила в тесном деревянном домике на окраине огромного города. И, увы, жилищные условия в этом домике отнюдь не отвечали требованиям такой большой семьи, отчего ее членам приходилось испытывать жесточайшие неудобства. Все семеро ютились в двух крошечных комнатушках и на всех семерых у них была только одна кровать, которую, естественно, выделили четверке бабушек и дедушек - ведь они так долго жили на свете и так от этого устали. Устали до такой степени, что последние годы уже, по сути дела, никогда и не вставали с этой кровати.

Так они и лежали: дедушка Джо и бабушка Джозефина с одной стороны, а дедушка Джордж и бабушка Джорджина - с другой.

А мистер и миссис Баккет вместе с маленьким Чарли спали в соседней комнате, расстелив матрас прямо на полу.

Летом это было еще туда-сюда. Но зимой, когда по полу всю ночь напролет гулял ледяной сквозняк, это было совершенно невыносимо.

Разумеется, не могло идти даже речи о том, чтобы купить дом получше и побольше - такая покупка была семье Баккетов не по карману.

Единственным источником ее доходов являлся заработок мистера Баккета. Он работал на фабрике по производству зубной пасты, и целый день прикручивал колпачки к уже наполненным тюбикам. Но, увы, такую работу никак нельзя отнести к разряду высокооплачиваемых, и несмотря на то, что мистер Баккет был прекрасным работником и с годами насобачился прикручивать колпачки с просто невероятной скоростью, его заработка и вполовину не хватало на потребности семьи - даже на сколько-нибудь приличную еду. Семья Баккетов могла позволить себе лишь скудное меню, состоявшее из хлеба с маргарином на завтрак, капустного супа на обед и картошки с капустой на ужин. Все в доме с нетерпением ждали воскресенья; хотя и по воскресеньям меню, как правило, оставалось тем же самым, но по крайней мере каждый мог рассчитывать на вторую порцию.

Нет, конечно, ни в коем случае нельзя было сказать, что семья голодала, но и двое дедушек, и двое бабушек, и родители Чарли, и особенно он сам каждый день с утра до вечера испытывали крайне неприятное чувство сосущей пустоты в желудке.

Хуже всех приходилось Чарли. Ведь несмотря на то, что родители частенько отдавали ему свою долю обеда или ужина, этого все равно было недостаточно для растущего организма, который неумолимо требовал чего-нибудь более питательного, чем вареная картошка и капустный суп. Но об одной вещи Чарли мечтал сильней, чем обо всем остальном вместе взятом, и этой вещью был… ШОКОЛАД.

Идя по утрам в школу, Чарли проходил мимо магазинов, где на витринах громоздились целые залежи плиток шоколада, и тогда он останавливался и, истекая слюной, подолгу глазел на них, уткнувшись носом в стекло. Много раз за день ему приходилось видеть, как другие дети беззаботно достают из карманов или из сумок сливочные шоколадки и с аппетитом грызут их у него на глазах - это зрелище было для мальчика сущей пыткой.

И только один раз в году, на свой день рожденья, доводилось Чарли отведать вожделенного лакомства. Вся семья целый год копила деньги к этой торжественной дате, и когда знаменательный день наступал, Чарли получал с утра в свое полное распоряжение одну маленькую плитку шоколада. Он бережно, словно она была из чистого золота, укладывал ее в свой заветный деревянный сундучок и несколько следующих дней даже не прикасался к ней, а только изредка позволял себе полюбоваться. Потом, когда терпеть уже не оставалось сил, он отрывал с одного конца кусочек обертки, обнажал крохотный кусочек шоколада и откусывал ровно столько, чтобы ощутить, как по языку растекается эта божественная сладость. Так он делал каждый день, что иной раз позволяло растянуть удовольствие от шестипенсовой плитки больше чем на месяц.

Но я еще не рассказал вам об одном ужасном обстоятельстве, которое заставляло нашего маленького Чарли, этого фанатичного любителя шоколада, страдать гораздо сильней, чем при виде плиток шоколада в витринах магазинов или сверстников, жующих сливочные шоколадки у него на глазах. Этим самым кошмарным обстоятельством, какое только можно вообразить, было вот что: В непосредственной близости от дома, где жил Чарли, располагалась ОГРОМНАЯ ШОКОЛАДНАЯ ФАБРИКА! Ее даже было видно из окна!

Только представьте себе!

Причем это была не просто большая шоколадная фабрика. Это была самая большая и самая знаменитая на свете «Уонказ Фэктори», принадлежавшая человеку по имени мистер Уилли Уонка, величайшему шоколадных дел мастеру всех времен и народов.

Что это было за волшебное место! Вокруг всего здания тянулась высокая стена, а вход на фабрику преграждали тяжелые железные ворота. Из-за стены непрерывно доносились какие-то странные свистящие звуки, а снаружи на добрых полмили вокруг воздух был наполнен тяжелым и густым ароматом расплавленного шоколада.

Дважды в день по дороге в школу и из школы Чарли приходилось идти мимо ворот фабрики. И каждый раз он замедлял шаг и с упоением втягивал ноздрями восхитительный шоколадный запах.

О, как он любил этот запах и как мечтал хоть разок попасть за железные ворота и посмотреть, что там делается внутри!

2. ФАБРИКА МИСТЕРА УИЛЛИ УОНКА

По вечерам, покончив со скудным ужином, Чарли обычно отправлялся в комнату своих четырех дедушек и бабушек послушать перед сном их рассказы о том о сем и пожелать им спокойной ночи.

Каждому из этих стариков было уже за девяносто. Сморщенные как сливы и тощие как скелеты, они целый день лежали в своей общей кровати, тесно прижавшись друг к другу и не снимая ночных колпаков. До прихода Чарли старики проводили время в совершенной неподвижности, но едва открывалась дверь и раздавался голос мальчика: «Добрый вечер, дедушка Джо! Добрый вечер, бабушка Джозефина! Добрый вечер, дедушка Джордж! Добрый вечер, бабушка Джорджина!» - как все четверо сразу садились на кровати и их старые морщинистые лица расцветали радостными улыбками.

И начинались бесконечные разговоры…

«Чарли и шоколадная фабрика» краткое содержание

Маленький мальчик Чарли Бакет (англ. Charlie Bucket) живёт в очень бедной семье. Семь человек (мальчик, его родители, два дедушки и две бабушки) ютятся в маленьком домике на окраине города, из всей семьи только отец Чарли имеет работу: он закручивает пробки на тюбиках с зубной пастой. Семья не может позволить себе самого необходимого: в доме только одна кровать, на которой лежат четыре старика, семья живёт впроголодь, питается картошкой и капустой. Чарли очень любит шоколад, но получает его только раз в год, одну плитку на свой день рождения, в качестве подарка.

Эксцентричный шоколадный магнат мистер Вилли Вонка (англ. Willy Wonka), проведший в затворничестве десять лет на своей фабрике, объявляет, что хочет устроить розыгрыш пяти золотых билетов, которые позволят пяти детям побывать на его фабрике. После экскурсии каждый из них получит пожизненное обеспечение шоколадом, а один - будет награждён неким особенным призом.

Счастливчиками, нашедшими пять билетов, спрятанных под обёрткой шоколада, стали:

• Август Глуп - жадный и прожорливый мальчик, «еда - его любимое занятие»;
• Верука (Веруча) Солт (англ. Veruca Salt) - избалованная девочка из семьи владельца фабрики по переработке орехов, привыкла, чтобы все её требования немедленно исполнялись;
• Виолетта Боригард (Бьюргард) - девочка, которая постоянно жует резинку, установила мировой рекорд - жуёт одну жевательную резинку в течение трёх месяцев;
• Майк Тиви - мальчик, который с утра до ночи смотрит телевизор.
• Чарли Бакет - главный герой этой повести.

В экскурсии по фабрике, кроме детей, участвуют их родители: каждый ребёнок пришёл с матерью и отцом, кроме Чарли, которого сопровождает его дедушка Джо. В процессе посещения фабрики все дети, исключая Чарли, не обращают внимания на предупреждения Вонки и оказываются жертвами своих пороков, попадая по очереди в различные ситуации, которые заставляют их покинуть фабрику.

В конце остается один Чарли, которому и достаётся главный приз - он становится помощником и наследником мистера Вилли Вонки. Остальные дети получают обещанное пожизненное обеспечение шоколадом.

Помещения шоколадной фабрики

Фабрика Вилли Вонки очень большая, расположена как на поверхности, так и под землёй, на фабрике имеется бесчисленное множество цехов, лабораторий, складов, есть даже «леденцовая шахта глубиной 10 000 футов» (то есть глубиной более 3 километров). Во время экскурсии дети и их родители посещают некоторые из цехов и лабораторий фабрики.

Шоколадный цех

Цех представляет собой долину, в которой всё съедобное и сладкое: трава, кусты, деревья. По долине протекает река из жидкого шоколада высшего качества, который перемешивается и взбивается при помощи «водопада». В шоколадном цеху компания теряет Августа Глупа: не обращая внимания на предостережения мистера Вонки, он жадно пьёт шоколад, наклонившись с берега, соскальзывает в реку и едва не тонет, но оказывается затянутым в одну из стеклянных труб, по которым шоколад распределяется по всей фабрике.

Умпа-лумпы

В шоколадном цеху герои впервые встречают умпа-лумпов: маленьких человечков, ростом не выше колена, которые работают на фабрике. Мистер Вонка привёз их из некой страны Умпландии, где они жили в домиках на деревьях, в чрезвычайно тяжёлых условиях, преследуемые хищниками, вынужденные питаться отвратительными зелёными гусеницами, в то время как их любимая еда - какао-бобы, которые они теперь получают в неограниченном количестве на фабрике Вонки.

Умпа-лумпы являются единственными работниками на фабрике. Вонка не нанимает на работу обычных людей, поскольку столкнулся с тем, что многие из работников-людей занимались промышленным шпионажем и продавали секреты Вонки кондитерам-конкурентам.

Умпа-лумпы очень любят петь и танцевать, после каждого происшествия они поют песенки, в которых высмеивают недостатки ребёнка, получившего неприятности по своей же вине.

Цех изобретений

Исследовательская лаборатория и экспериментальное производство - любимое детище мистера Вонки. Здесь разрабатываются новые сладости: вечные леденцы (леденцы, которые можно сосать год и больше, и они не исчезнут), волосатые ириски (у того, кто съест такую ириску, начинают расти густые волосы на голове, усы и борода) и гордость Вонки - жвачка-обед. Жующий эту жвачку ощущает, что он ест обед из трёх блюд, при этом он насыщается, так, как если бы он действительно съел обед.

Перед тем, как начать осматривать Цех изобретений, Вонка предупредил детей и родителей о том, что в лаборатории надо соблюдать осторожность и ничего не трогать. Однако Виолетта Боригард, несмотря на предупреждающие крики кондитера, хватает экспериментальную жвачку-обед и начинает жевать её. К несчастью для Виолетты, жвачка ещё не доработана, и десертная часть жвачки, черничный пирог со сливками, вызывает побочный эффект: Виолетта раздувается и становится похожей на огромную ягоду черники. Умпа-лумпы укатывают её в другой цех, чтобы там отжать из неё черничный сок.

Улыбающиеся конфеты (квадратные конфеты-гляделки)

Путешествуя по фабрике, экскурсанты попадают в цех, где готовятся улыбающиеся конфеты (или квадратные конфеты-гляделки) - конфеты с живыми личиками. В английском оригинале они называются, что можно понять, как «квадратные конфеты, смотрящие по сторонам» и как «квадратные конфеты, выглядящие круглыми». Такая неоднозначность приводит к достаточно горячему спору между мистером Вонкой и Верукой Солт: Верука утверждала, что «конфеты квадратные и выглядят как квадратные», Вонка же доказывал, что конфеты действительно «глазеют по сторонам».

Ореховый цех

В этом цехе обученные белки сортируют орехи: хорошие идут в производство, плохие - в мусоропровод.

Верука Солт начинает требовать, чтобы одна из учёных белок была немедленно куплена для неё, но это невозможно - мистер Вонка не продаёт своих белок. Верука, несмотря на запрет Вонки, пытается собственноручно поймать одну из белок, и это заканчивается для неё плачевно: белки наваливаются на неё и сбрасывают в мусоропровод, а затем белки сталкивают в мусоропровод и родителей Веруки, мистера и миссис Солт.

Телешоколадный цех

В Телешоколадный цех герои попадают при помощи «большого стеклянного лифта», который по своей сути является не лифтом, а летательным аппаратом, способным свободно перемещаться в любом направлении. В этом цехе происходят испытания последнего изобретения Вонки - телевизионного шоколада. Вонка разработал способ передачи шоколада на расстояние, подобно тому, как передаются на расстояние телевизионные сигналы. Переданный таким образом шоколад принимается обычным телевизором, его можно взять с экрана и съесть. В процессе передачи шоколад сильно уменьшается в размерах, поэтому, чтобы получить плитку обычных размеров, отправляемая шоколадная плитка должна быть огромных размеров.

Майк Тиви, желая стать первым в мире человеком, переданным по шоколадному телевидению, становится под передающую телешоколадную камеру, совершает путешествие и оказывается на телеэкране. Он жив и здоров, однако в процессе путешествия уменьшился, его рост - не более дюйма, и он бегает по ладони своей матери. Чтобы вернуть мальчику нормальные размеры, Майка приходится отправить в цех испытаний жевательной резинки для растяжки на специальном станке.

Другие цеха фабрики

В повести упоминается более двадцати пяти других цехов и лабораторий фабрики, которые экскурсанты не посещали. В большинстве случаев это просто таблички с названием необычных лакомств, например «Разноцветное драже, чтобы плевать всеми цветами радуги» или «Леденцовососальные карандаши». Иногда мистер Вонка рассказывает какую либо историю, связанную с его изобретениями. Например, он рассказал о том, как один из умпа-лумпов выпил «шипучего подъёмного напитка», поднимающего человека в воздух, и улетел в неизвестном направлении. Чтобы опуститься на землю, ему нужно было отрыгнуть «подъёмный газ», содержащийся в напитке, но умпа-лумпа не сделал этого.

Конец путешествия

Для Чарли путешествие по фабрике заканчивается благополучно. Он становится помощником и наследником мистера Вонки, а все его родные, шесть человек, переселяются из бедного домика на шоколадную фабрику.

Прочие дети получают обещанное обеспечение шоколадом. Но многие из них сильно пострадали в результате происшествий, случившихся с ними на фабрике. Из Виолетты Боригард удалось выдавить сок (в результате чего она стала настолько гибкой, что даже передвигается акробатически), но её лицо осталось фиолетовым. Майка Тиви чрезмерно растянули, и теперь он худой как спичка, а его рост после растяжки - не меньше трёх метров. Толстяк Август Глуп и семья Солт пострадали меньше: первый всего лишь похудел, а Солты перепачкались во время путешествия по мусоропроводу. Характерно, что мистер Вонка не выказывает ни малейшего сожаления по поводу происшедшего с непослушными детьми: судя по всему, это даже забавляет его.

Книга была задумана Далем для своих детей, но фантастический рассказ понравился девчонкам и мальчишкам во всём мире . По мотивам произведения были экранизированы несколько раз художественные фильмы. Книга переведена на многие языки мира.

Роальд Даль писал в основном книги для взрослой аудитории. Повесть «Чарли и Шоколадная фабрика» третья книга для детей в его творчестве. Написал он её в трудный период своей жизни. У Роальда было пятеро детей. Сын Тео в результате несчастно случая заболел водянкой головного мозга.

Через несколько лет дочь Оливия умерла от осложнений после кори. Для того чтобы поддержать своих деток он начал сочинять для них сказки. Основой для рассказа о Чарли послужили детские воспоминания писателя. Он учился в интернате и время от времени все воспитанники получали подарки от шоколадной фабрики.

Дети должны были дегустировать новую продукцию и подходили к этому вопросу очень серьёзно. Уже в то время Роальд понимал, что шоколад очень сложен в приготовлении и даже мечтал о работе на кондитерской фабрике. Спустя тридцать пять лет, он описал вкус тех необычайно сладких и благоухающих шоколадок в книге.

«Чарли и Шоколадная фабрика» краткое содержание

Где-то в маленьком городке жил-был маленький мальчик по имени Чарли. Он родился в очень бедной семье, настолько бедной, что его двум дедушкам и двум бабушкам приходилось спать на одной кровати, а он сам и его родители спали на полу.

Из всей семьи только отец работал. Он закручивал колпачки на тюбиках с зубной пастой. В их городе находилась шоколадная фабрика, источающая горький аромат. Чарли очень любил шоколад, но денег не было не только на это изысканное лакомство, но и на самое необходимое.

Один раз в году ему дарили на ден рождения его любимое лакомство. Чарли мечтает попасть на фабрику и узнать секреты приготовления шоколад а. Только хозяин той фабрики из-за шпионажа, царившего на его предприятии, давно распустил своих работников.

Шоколад продолжает выходить, но кто помогает ему это делать неизвестно. Однажды, в городе распространяется новость. Мистер Вонка выпустил пять плиток шоколада с золотыми билетами внутри его. Кому посчастливится их купить, тот сможет попасть в кондитерский цех и получить главный приз.

Желание купить заветную плитку было таким сильным, что мальчику повезло и он очутился среди пяти счастливчиков, которые попадут на фабрику. В компании с ним оказались: толстый мальчик, уплетавший сладости каждый день, избалованная девочка, чемпионка по жеванию жвачек и любитель кровавых компьютерных игр.

Кто же работает на фабрике? Кто станет тем победителем, что получит главный приз? Почему мистер Вонка, имея большие деньги так несчастен? Ответы на эти вопросы вы узнаете, прочитав книгу Роальда Даля онлайн бесплатно на нашем сайте.

Почему стоит прочесть книгу детям?

1. Сказка очень поучительная . Дети, получившие счастливый билет на фабрику, имеют свои недостатки. Каждого из них ждут приключения с нравоучительным характером и все получат по заслугам.
2. Книга понравится не только детям, но и родителям. Она написана понятным языком, читается легко.
3. Приступив к чтению, не забудьте запастись шоколадными конфетами . Эти сладости так вкусно описаны, что вам обязательно захочется их съесть.

Читайте сказочную повесть в нашей электронной библиотеке онлайн бесплатно и без регистрации. Книга вам обязательно понравится.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

«Чарли и шоколадная фабрика» (англ. Charlie and the Chocolate Factory , ) - сказочная повесть Роальда Даля о приключениях мальчика Чарли на шоколадной фабрике эксцентричного кондитера мистера Вонки.

Повесть впервые была опубликована в США, в 1964 г. в издательстве Alfred A. Knopf (англ.) русск. , в Великобритании книга увидела свет в 1967 г. в издательстве Allen & Unwin . Книга была дважды экранизирована: в 1971 г. и в 2005 г. В 1972 г. Роальд Даль написал продолжение повести - «Чарли и огромный стеклянный лифт» (англ. Charlie and the Great Glass Elevator ) , и планировал создать третью книгу серии, но свой замысел не осуществил. Книга неоднократно издавалась на английском языке, переведена на многие языки.

На русском языке повесть была впервые издана в 1991 году в переводе Елены и Михаила Барон (в издательстве «Радуга»), затем в пересказе С. Кибирского и Н. Матреницкой (в журнале «Пионер» и отдельной книгой), в дальнейшем неоднократно выходили другие переводы сказки.

Сюжет

Маленький мальчик Чарли Бакет (англ. Charlie Bucket ) живёт в очень бедной семье. Семь человек (мальчик, его родители, два дедушки и две бабушки) ютятся в маленьком домике на окраине города, из всей семьи только отец Чарли имеет работу: он закручивает пробки на тюбиках с зубной пастой. Семья не может позволить себе самого необходимого: в доме только одна кровать, на которой лежат четыре старика, семья живёт впроголодь, питается картошкой и капустой. Чарли очень любит шоколад, но получает его только раз в год, одну плитку на свой день рождения, в качестве подарка.

Эксцентричный шоколадный магнат мистер Вилли Вонка (англ. Willy Wonka ), проведший в затворничестве десять лет на своей фабрике, объявляет, что хочет устроить розыгрыш пяти золотых билетов, которые позволят пяти детям побывать на его фабрике. После экскурсии каждый из них получит пожизненное обеспечение шоколадом, а один - будет награждён неким особенным призом.

Счастливчиками, нашедшими пять билетов, спрятанных под обёрткой шоколада, стали:

• Август Глуп (англ. Augustus Gloop ) - жадный и прожорливый мальчик, «еда - его любимое занятие»;
• Верука (Веруча) Солт (англ. Veruca Salt ) - избалованная девочка из семьи владельца фабрики по переработке орехов, привыкла, чтобы все её требования немедленно исполнялись;
• Виолетта Боригард (Бьюргард) (англ. Violet Beauregarde ) - девочка, которая постоянно жует резинку, установила мировой рекорд - жуёт одну жевательную резинку в течение трёх месяцев;
• Майк Тиви (англ. Mike Teavee ) - мальчик, который с утра до ночи смотрит телевизор.
• Чарли Бакет - главный герой этой повести.

В экскурсии по фабрике, кроме детей, участвуют их родители: каждый ребёнок пришёл с матерью либо отцом, кроме Чарли, которого сопровождает его дедушка Джо. В процессе посещения фабрики все дети, исключая Чарли, не обращают внимания на предупреждения Вонки и оказываются жертвами своих пороков, попадая по очереди в различные ситуации, которые заставляют их покинуть фабрику.

В конце остается один Чарли, которому и достаётся главный приз - он становится помощником и наследником мистера Вилли Вонки. Остальные дети получают обещанное пожизненное обеспечение шоколадом.

Помещения фабрики

Фабрика Вилли Вонки очень большая, расположена как на поверхности, так и под землёй, на фабрике имеется бесчисленное множество цехов, лабораторий, складов, есть даже «леденцовая шахта глубиной 10 000 футов» (то есть глубиной более 3 километров) . Во время экскурсии дети и их родители посещают некоторые из цехов и лабораторий фабрики.

По словам Даля, основой для рассказанной истории послужили детские впечатления автора. Во время обучения в школе-интернате «Рептон» он и другие мальчики получали занятные подарки. «Время от времени каждый мальчик нашей школы получал простую серую картонную коробку, - пишет Даль в автобиографической повести „Мальчик“. - Хотите верьте, хотите нет, это был подарок от большой шоколадной фабрики, „Кэдбери“ . Внутри коробки лежали двенадцать плиток, все разной формы, с разной начинкой и все с номерами от 1 до 12. Одиннадцать из этих шоколадок были новыми изобретениями фабрики. Двенадцатая, хорошо нам известная, была „контрольной“». Роальд и другие мальчики дегустировали их, причем относились к этому очень серьезно. Один из вердиктов Даля звучал так: «Слишком тонкий вкус для обычного неба». Писатель вспоминает в «Мальчике», что именно в ту пору он стал воспринимать шоколад как нечто сложное, как результат лабораторных исследований и часто мечтал о работе в кондитерской лаборатории, воображал как он создаёт, новый, невиданный доселе, сорт шоколада. «Это были сладкие мечты, восхитительные фантазии, и я не сомневаюсь, что позже, тридцать пять спустя, когда я раздумывал над сюжетом моей второй книги для детей , я вспомнил те маленькие картонные коробки и шоколадки-новинки внутри них и начал писать книгу под названием „Чарли и шоколадная фабрика“» .

Рабочие варианты повести

Опубликованное произведение достаточно сильно отличается от первоначального замысла, оставшегося в черновиках. Рукописи, хранящиеся в британском музее Роальда Даля позволяют проследить, как изменялось содержание повести во время работы над ней.

Первоначальный вариант, датируемый работниками музея 1961 годом, был озаглавлен «Чарли и шоколадный мальчик» (англ. Charlie’s Chocolate Boy ) и значительно отличается от опубликованной повести. В шоколадные батончики прячется десять «золотых билетов» еженедельно, так что мистер Вонка проводит экскурсию по фабрике каждую субботу. В этом черновом варианте главного героя зовут Чарли Бакет, имена остальных девяти детей, также и состав несчастий, с ними происшедших, отличаются от имён детей и от описаний происшествий в опубликованной книге.

Во время экскурсии Чарли Бакет прячется в «шоколадном мальчике», которого делают в «цехе пасхальных яиц». Шоколадную фигуру с Чарли внутри, доставляют в дом мистера Вонки, в качества подарка для Фреди Вонки, сына кондитера. В доме Вонки мальчик становится свидетелем ограбления и поднимает тревогу. В благодарность за помощь в поимке воров мистер Вонка дарит Чарли Бакету кондитерский магазин, «Шоколадную лавку Чарли» (англ. Charlie’s Chocolate Shop ).

Во втором известном варианте повести число детей, путешествующих по фабрике, уменьшено до семи, включая Чарли Бакета. Рабочие фабрики описаны как «люди в белых халатах», после каждого происшествия с непослушным ребёнком некий голос декламирует соответствующие стихи.

Идеи не имеющего заголовка варианта 1962 года близки к окончательному варианту повести. Вонка распространяет только семь билетов единожды (а не еженедельно), что делает поиски билета более напряжёнными. Участники экскурсии и их характеристики перечислены на первой странице рукописи, помимо Чарли Бакета в число детей, посетивших фабрику, входят:

• Август Глуп - прожорливый мальчик;
• Марвин Прун (англ. Marvin Prune ) - тщеславный мальчик, упомянут, но его приключение на фабрике не описано ни в этом, ни в последующих вариантах повести;
• Хепиз Траут (англ. Herpes Trout ) - мальчик, проводящий всё своё время перед телевизором, в опубликованной повести мальчик, страдающий телеманией, получит имя Майк Тиви;
• Миранда Мери Паркер (англ. Miranda Mary Parker ) - девочка, которой позволено делать всё, что ей хочется.
• Верука Солт - избалованная девочка, получающая всё, что она пожелает;
• Виолетта Бьюгард - девочка, которая постоянно жует жевательную резинку.

Таким образом, состав действующих лиц близок к окончательному.

На фабрике работают маленькие человечки, «випл-скрампеты» (англ. Whipple-Scrumpets ), которые декламируют стихи после каждого происшествия.

Этот вариант не завершён, повествование заканчивается падением Августа Глупа в шоколадную реку. Даль продолжает историю в другой рукописи, которая получила название «Чарли и шоколадная фабрика». Марвин Прун исключается из числа героев. В конце повести Чарли становится помощником Вонки и его наследником.

В окончательном варианте повести число детей снова уменьшено, вместе с Чарли их осталось пятеро (исключена Миранда Паркер), работники фабрики получили своё привычное имя «умпа-лумпы».

Критика произведения

Успех книги не был мгновенным: повесть впервые вышла в 1964 г. и в первый год был продано лишь 5000 экземпляров, но затем, в течение пяти лет, ежегодные продажи достигли 125000 экземпляров. «Чарли» стал книгой, которой Роальд Даль заявил о себе, как о выдающемся детском писателе .

С тех пор книга неоднократно издавалась на разных языках, С течением времени популярность повести не уменьшается и «Чарли» остаётся любимой сказкой многих ребят во всём мире.

Известный британский критик Джулия Эклешер (англ. Julia Eccleshare ) пишет в послесловии к повести, вышедшей в издательстве Puffin Books (англ.) русск. : «„Чарли“ вызывает ощущение, что Роальд Даль испытывает наслаждение, рассказывая истории, точно так же, как мы наслаждаемся, читая их. В верности этого ощущения особенно убеждаешься, когда начинается путешествие по шоколадной фабрике. Это показывает, как хорошо Роальд Даль понимает детей» . Действительно, «Даль рисует детский рай: волшебную шоколадную фабрику, с подземными ходами и секретными пещерами» .

То, что Даль нарисовал детский рай - это не только заключение взрослого критика, который, может быть, давно забыл свои детские воззрения. Маргарет Толбот, автор статьи о Роальде Дале, вспоминает: "Я на практике сидела рядом с тремя девятилетними мальчишками, которые на протяжении сорока пяти минут грезили о фабрике Вонки и изобретали собственные сладости. <…> Девятилетний друг моего сына написал мне письмо о том, почему он любит Даля: «Его книги образны и увлекательны. После того, как я прочитал „Чарли и шоколадную фабрику“, у меня было ощущение, что я отведал всех сладостей мира» .

Однако при том, что книга заслужила детскую любовь, отношение к ней взрослых читателей достаточно было настороженным; после выхода повести в свет прозвучали негативные отзывы о сказке.

Начало обсуждению было положено статьёй канадской писательницы Элеоноры Кэмерон, в которой, помимо прочего, жёсткой критике была подвергнута повесть «Чарли и шоколадная фабрика». Согласно Камерон, «Чарли и шоколадная фабрика» - ярчайший пример дурного вкуса «из всех книг, когда-либо написанных для детей». Эта книга не только была написана об искушении сладостями, она сама является таким искушением. «Поначалу она кажется нам прелестной и доставляет краткое удовольствие, однако не насыщает нас и перебивает аппетит». Фантаст Урсула Ле Гуин согласилась с мнением Кэмерон, хотя и признала, что «дети от восьми до одиннадцати лет, похоже, действительно обожают» книги Даля. Одиннадцатилетняя дочь писательницы, «к сожалению», усвоила привычку дочитывать «Чарли» и тут же приниматься его читать с самого начала. Это длилось на протяжении двух месяцев. Читая «Чарли», она словно попадала под воздействие злых чар, а по прочтении этой книги ещё некоторое время оставалась довольно противной, хотя в обычном состоянии это был милый ребёнок. «Чему могут научить детей такие книги, как „Чарли“? Быть „хорошими потребителями“?» - спрашивает Ле Гуин. - «Нет уж, увольте!» .

Следует отметить, что школьные библиотекари и учителя, как люди, во многом ответственные за формирование детских читательских пристрастий, активно включились в анализ и обсуждение произведений Даля, в том числе и «Чарли». Во время обсуждения в журнале «The Horn Book» (1972-1973 гг.) мнения высказывались диаметрально противоположные. Мэри Сакер, учитель из Балтимора приветствует критику повести: "Читая прекрасную статью Элеоноры Кэмерон в октябрьском выпуске журнала, я наконец-то нашла кого-то, кто согласен с моим мнением о «Чарли и шоколадная фабрика» . Мария Брентон, библиотекарь из Валеша, штат Нью-Йорк , напротив, выступает в поддержку Даля и его книг: «Дети разных способностей и разного происхождения любят „Чарли“ и „Джеймса“. Такие книги делают мальчиков и девочек завсегдатаями библиотек. Поэтому, Роальд Даль, продолжайте, пожалуйста!» .

А в 1988 г. библиотекарь публичной библиотеки американского города Боулдер , штат Колорадо переместил книгу «Чарли и шоколадная фабрика» в фонд ограниченного доступа, поскольку поддерживал мнение о том, что книга пропагандирует «философию бедняка». (После того как факт об изъятии книги из свободного доступа стал известен, книга была возращена на своё место) .

Критики указывали, что Чарли является героем не благодаря наличию выдающихся качеств личности, но благодаря тому, что он тихий и вежливый мальчик из бедной семьи, привыкший подчиняться. Лишь отсутствие плохих качеств делает Чарли «хорошим мальчиком». Указывалось, что в изображении детских недостатков Даль «перегибает палку»: пороки четырёх «плохих ребят» не экстраординарны, однако Даль изображает детей носителями смертных грехов . Так, жадный Август Глуп - олицетворение чревоугодия , избалованная Верука Солт - алчности , любительница жвачки Виолетта - гордыни , телефанат Майк Тиви - праздности . Чарли, напротив, демонстрирует полное отсутствие таких характеристик. Но почему? Не потому ли, что он беден и просто физически не может предаваться, например, чревоугодию .

Кроме того, Чарли не так уж безгрешен. В эссе московского школьника Бори Пастухова ведут спор Романтик (отец мальчика) и Скептик (которого представляет сам Борис). Скептик указывает, что Чарли не имел права покупать шоколад, когда голодала его семья, и должен быть наказан, также как и прочие герои. На это Романтик отвечает: «А, по-моему, вся прелесть книги в том, что Чарли не был наказан. Ведь кто из нас не бывает слаб, но все мы надеемся на чудо». Скептик соглашается: «Вот с этим трудно спорить. Поэтому мы так любим книги с хорошим концом» .

Награды произведения

• 1972 - New England Round Table of Children’s Librarians Award.
• 1973 - Surrey School Award.
• 2000 - Millennium Children’s Book Award
• 2000 - Blue Peter Book Award

Экранизации

В 1971 году на экраны вышел фильм , снятый режиссёром Мэлом Стюартом (англ. Mel Stuart ) и продюсером Дэвидом Уолпером (англ. David L. Wolper ), с Джином Уайдером в роли мистера Вонки. Роальд Даль написал первый вариант сценария фильма, в который в дальнейшем вносились изменения. В конечном итоге фильм не понравился писателю. «Даль считал, что фильм излишне сосредоточен на Вилли Вонке, - говорит Лиза Эттенбороу, сотрудница Музея Роальда Даля. - Для него книга была повестью о Чарли» .

В 2005 году появилась вторая экранизация, фильм «Чарли и шоколадная фабрика» , снятый Тимом Бёртоном , с Джонни Деппом в роли Вонки.

В третьем сезоне (1968 г.) детской телепередачи BBC «Джеканори» (англ. Jackanory ) сказка читалась актёром Бернардом Криббинсом (англ. Bernard Cribbins ) .

В 1983 г. шведское телевидение демонстрировало слайд-шоу «Чарли и шоколадная фабрика» (швед. "Kalle och chokladfabriken" ), состоявшее из рисунков шведской художницы Бент Анне Руннерштрём (швед. Bengt Arne Runnerström ) в сопровождении текста, который читал актёр Эрнст-Хуго Ярегард .

Помимо киноверсий существует ряд инсценировок и мюзиклов, созданных на основе произведения. Издавались аудиокниги «Чарли и шоколадная фабрика», в том числе записи чтения повести автором, Роальдом Далем .

Пародии и аллюзии на произведение

«Чарли и шоколадная фабрика» является заметным явлением западноевропейской и мировой культуры, поэтому не удивительно, что сюжет и персонажи этой повести часто становятся объектом пародирования, а многие произведения культуры содержат в себе аллюзии на эту повесть Роальда Даля.

• Американский мультсериал «Симпсоны» содержит множество таких пародий.
  • В 14 серии 15 сезона (2004 г.) «Зиф, приходящий к обеду» («The Ziff Who Came to Dinner») Лиза Симпсон упоминает в разговоре, что её отец, Гомер , полагает, что в повести «Чарли и шоколадная фабрика» рассказана реальная история и ищет фабрику, описанную в книге;
  • В 19 серии, того же, 15-го, сезона «Просто Симпсон» («Simple Simpson ») на телевидении демонстрируется рекламный ролик, в котором счастливцу, нашедшему Золотой билет, обещается поездка на Фабрику бекона фермера Билли (англ. Farmer Billy’s Bacon Factory ). Гомер Симпсон покупает огромные количества бекона в надежде найти Золотой билет, но находит лишь Серебряный билет, которой позволяет выступить в качестве судьи на конкурсе свиней, который будет проходить во время ярмарки.
  • В 13 серии 11 сезона (2000 г.) «Осёдланная Галактика» («Saddlesore Galactica») показаны карлики-жокеи, живущие у шоколадного водопада - аллюзия на умпа-лумпов.
  • Во 2 эпизоде 6 сезона (1994 г.) «Соперница Лизы» («Lisa’s Rival») один из учеников, немец Утер, собирается участвовать в школьном конкурсе и строит диораму «Чарли и шоколадная фабрика», но съедает свою работу прежде чем жюри увидело её.
  • В 15 серии 22 сезона (2011 г.) «Скорпионья небылица» (The Scorpion’s Tale) Гомер называет фармацевтического агента Хотенхоффера «Мистер Вонка», а позже Хотенхоффер признаётся, что он - Август Глуп, сильно изменившийся после падения в шоколадную реку.
  • В 41 (американском) выпуске комикса «Симпсоны» «Барт и фабрика веселья клоуна Красти» (англ. Bart Simpson & The Krusty Brand Fun Factory ) в бутылки с газированной водой прячется 4 золотых соломинки; нашедший соломинку получает приглашение на фабрику Красти , производящую разные пищевые продукты. На фабрике работают обезьяны с чипами, вживлёнными в мозг, экскурсанты путешествуют по фабрике в лодке, плывущей по вишнёвой газированной реке.
• В начале 13 эпизода 1 сезона мультсериала «Футурама» «Фрай и фабрика Слёрма» («Fry and the Slurm Factory») демонстрируется рекламный ролик, где нашедшему «золотую крышку» в банке с неким напитком «Слёрм» обещается приз - экскурсия на завод по производству «Слёрма». Фрай находит крышку и отправляется вместе с другими победителями в путешествие по слёрмовой реке, по берегам которой «грунка-лунки» (англ. Grunka-Lunkas ) поют свои песни.
• В 20 серии 2 сезона мультипликационного сериала «Гриффины» «Загубленный талант» («Wasted Talent») нашедший некий «серебряный свиток» в банке пива получает приглашение на экскурсию по пивоваренному заводу. Герои сериала Питер и Джо находят свитки и отправляются на экскурсию, кроме того, упоминается, что свиток нашли Чарли Бакет и его дедушка.
• В 91 серии американского телесериала «Офис» «Золотой билет», один из главных героев, Майкл Скотт , организует рекламную акцию в стиле Вилли Вонки: в пять партий бумаги прячется пять «золотых билетов», нашедший «золотой билет» получает десятипроцентную скидку в течение одного года.
• В седьмом сезоне (2006 г.) британской версии реалити-шоу «Большой брат» «Канал 4» Channel 4 совместно с компанией Nestle провели промоакцию, в ходе которой нашедший один из 100 «золотых билетов», спрятанных под упаковкой батончиков «КитКат» , получал право стать участником шоу («соседом») минуя отборочный кастинг.
• В 1993 г. в Чикаго была создана рок-группа «Верука Солт» (англ. Veruca Salt ), названная в честь одной из героинь повести Роальда Даля.
• В дебютный альбом «Портрет американской семьи» («Portrait of an American Family» , 1994 г.) американской рок-группы «Мэрилин Мэнсон» (Marilyn Manson) вошла в качестве первой песни композиция «Прелюдия (Семейное путешествие)» (англ. Prelude (The Family Trip) ), текст которой представляет несколько изменённый текст песни упма-лумпов из 18 главы повести «Вниз по шоколадной реке» (англ. Down the Chocolate River ). Также под влиянием книги Мэнсоном была написана песня «Choklit Factory», вышедшая в 1991 году на демо-кассете After School Special .
• Символом американской хоккейной команды «Херши Бэрс» (англ. Hershey Bears ) является медведь Коко (англ. Coco ), любимая книга которого - «Чарли и шоколадная фабрика»

Использование сюжета и персонажей

Кондитерские изделия

С выходом в 2005 г. экранизации Тима Бёртона был произведена широкомасштабная рекламная кампания с тем, чтобы связать марку с новым фильмом. В настоящее время продукты под маркой The Willy Wonka Candy Company (англ.) русск. продаются в США, Канаде, Великобритании, Ирландии, Австралии и Новой Зеландии.

Игры

Аттракционы

1 апреля 2006 британский парк аттракционов «Элтон Тауэз» (англ. Alton Towers ), расположенный в графстве Стаффордшир , открыл семейный аттракцион, основанный на темах книги. Аттракцион состоит из двух частей: вначале посетители путешествуют по «фабрике» в розовых лодках, плывущих по «шоколадной реке», затем, после просмотра видео-шоу, попадают в стеклянный лифт, из которого они осматривают оставшуюся часть фабрики. Путешествие занимает 11 минут. В основу оформления аттракциона положены иллюстрации Квентина Блейка .

См. также: (англ.) . RoaldDahlFans.com. - Рождественские витрины универмага Marshall Field"s (англ.) русск. (Чикаго, США) оформленные по мотивам повести «Чарли и шоколадная фабрика». Проверено 5 мая 2010. .

Издания

Книга выдержала ряд изданий как на английском, так и в переводах на другие языки (русский, испанский, французский польский и пр.).

Российские издания произведения

• Дал, Роулд Золотой билет, или Пионер. - 1991. - № 8-9 . (пересказ с английского С. Кибирского и Н. Матреницкой)
• Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Радуга, 1991. (перевод с английского М. Барон и Е. Барон)
• Дал, Роулд. Золотой билет, или Чарли и шоколадная фабрика. - М .: МП «Нимак», МП «КТК», 1991. (пересказ с английского С. Кибирского и Н. Матреницкой, иллюстрации В. Мочалова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Захаров, 2000. - ISBN 5-8159-0084-2 . (пересказ С. Кладо)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. Детские бестселлеры: Сб. - М .: Бумажная галерея, 2001. - ISBN 5-900504-62-X . (перевод М. Фрейдкина)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. ISBN 5-352-01094-5 . (перевод И. Богданова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика // Даль, Роальд. Необыкновенные истории: Сб. - СПб. : Азбука-классика, 2004. - ISBN 5-352-00753-7 . (перевод И. Богданова)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Захаров, 2004. - ISBN 5-8159-0415-5 . (повесть на русском языке в пересказе С. Кладо и на языке оригинала)
• Даль, Роальд. Чарли и шоколадная фабрика. - М .: Росмэн-Пресс, 2005. - ISBN 5-353-01812-5 . (перевод Майи Лахути)
• Книги для чтения на английском языке, адаптированные для уровня Pre-Intermediate, с заданиями и упражнениями:
  • Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Айрис-Пресс, 2007. - (Английский клуб). - ISBN 978-5-8112-2736-5 .
  • Дал, Роалд. Чарли и шоколадная фабрика = Charlie and the Chocolate Factory. - М .: Айрис-Пресс, 2009. - (Английский клуб). - ISBN 978-5-8112-3471-4 .

Напишите отзыв о статье "Чарли и шоколадная фабрика (повесть)"

Примечания

См. также

• Роальд Даль - статья о жизни и творчестве писателя.
• Вилли Вонка - статья об одном из главных героев повести.
• «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» - экранизация повести, снятая в 1971 г.
• «Чарли и шоколадная фабрика» - экранизация 2005 г.

Отрывок, характеризующий Чарли и шоколадная фабрика (повесть)

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d"un desastre publique, et je n"ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu"est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d"ami, mon cher. Decampez et au plutot, c"est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.

Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.

31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.

Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.