Дневник ольги николаевны романовой читать. Ольга Воронова (Клейнмихель) о царской семье

«Видела мое любимое С…», «Без него пусто…», "С. не видела и грустно" - эти фразы из личного дневника Великой княжны Ольги, дочери Николая II, возможно, никогда не будут расшифрованы с абсолютной точностью. Зная привычки царской семьи, в которой в ходу были ласковые прозвища, исследователи убеждены, что под «С.» скрываются слова «солнце», «счастье» или «сокровище». Но кто был этот человек, сумевший покорить сердце Великой княжны? У крымских ученых на этот счет есть вполне достоверная версия.

Дневник Великой княжны Ольги Николаевны стал объектом исследований историков
Дневники членов царской семьи долгое время не были доступны широкому кругу читателей, несмотря на то, что они не содержат никаких тайных сведений. Однако для вдумчивого исследователя такие записи могут представлять огромный интерес, так как позволяют лучше понять жизнь этих людей. Записи, посвященные таинственному «С.» появляются в дневнике Ольги Николаевны начиная с 1911 года. Исследователи текстов сразу пришли к единодушному мнению, что под этой буквой зашифровано не личное имя или фамилия, а какой-то эпитет среднего рода. Кого же первая девица Российской империи тайком называла своим «Счастьем»? Крымская исследовательница Марина Земляниченко провела огромную работу для выяснения этого.

Известно, что, начиная с 1906 года, семья последнего русского императора регулярно и подолгу жила на яхте «Штандарт». Это комфортабельное и просторное судно на долгое время становилось, фактически, плавучим домом для императорской четы и их детей. Яхту использовали для отдыха в финских шхерах, поездок в Крым и для официальных дипломатических приемов. Все авторы воспоминаний единодушно рассказывают об особом отношении семьи Романовых к этому судну. Жизнь на нем отличалась от достаточно замкнутого «дворцового» распорядка. Дети пользовались здесь большей свободой, и все замечали, что, поднимаясь на борт царской шхуны, императрица Александра Федоровна всегда начинала улыбаться.

С офицерами «Штандарта» у членов царской семьи установились дружеские отношения. Александра Федоровна вместе со старшими княжнами иногда посещала ходовую рубку, подкармливая вахтенных сладостями. Цесаревич Алексей же так сдружился с матросами, что даже выучился у них играть на балалайке. Поэтому исследователи предположили, что один из офицеров царской яхты мог вызвать сердечную склонность молодой и романтичной царевны.

Сопоставив даты записей из дневника о встречах с таинственным «С.» и данные из с вахтенных журналов "Штандарта" и камер-фурьерских журналов, действительно нашли одну персону, подходящую для этой роли. Исследователи считают, что Великая княжна Ольга посвящала свои записи 25-летнему мичману (позднее - лейтенанту) Павлу Алексеевичу Воронову.

Дело в том, что молодой военный слыл героем - незадолго до назначения на «Штандарт», будучи еще гардемарином, он стал участником трагического Мессинского землетрясения. Помощь русских моряков жителям пострадавших сицилийских городов была настоящим подвигом. Рискуя жизнью, они вытаскивали людей из-под завалов и отбивали нападения мародеров. Вполне возможно, что участие в этих событиях вызвало большой искренний интерес у царственных пассажиров. Известно точно, что через некоторое время Павел Воронов стал настоящим другом семьи Романовых. Он был участником практически всех горных прогулок и праздников. Император часто выбирал его партнером для игры в лаун-теннис. Записи в дневнике принцессы показывают, как небольшая привязанность постепенно перерастает в нечто большее.

"... Ливадия. 13 сентября 1913 г. Сперва сидела дома из-за дождя, потом с Папа по виноградникам ходила. К завтраку были Н.П. (старший офицер яхты "Штандарт" Н.П. Саблин) и С. ... Днем Папа пошел гулять с тремя свитными, а мы остались дома, и я не жалела, так как мое С. было и Н.П. Сидели у Мама в комнате. С. записывал на листе вещи для базара (благотворительного базара в Ялте), я сидела около. Так радовалась его увидеть. Вчера весь день не видела и мне его очень недоставало... Потом я для него на рояле поиграла и когда Папа вернулся, пили чай".

Если предположения крымских исследователей верны, то эта история на самом деле является одной из наиболее грустных страниц в недолгой жизни старшей дочери императора. 7 февраля 1914 года состоялась свадьба Павла Воронова с другой Ольгой - фрейлиной Ольгой Клейнмихель. Позднее она напишет об этом событии в своих воспоминаниях:

«… По случаю моей свадьбы, царь и императрица оба выразили желание дать благословение моему жениху - но добавили с улыбкой, что, так как мужу и жене не разрешено давать его вдвоем, он должен будет выбрать между ними. Это, конечно, очень нас смутило, и Павел сказал, что он хотел бы получить благословение обоих их величеств, но, раз это невозможно, он просит ее величество стать его посаженной матерью. Великий князь Александр согласился выступить в качестве его «отца».

Вот так, с высочайшего благословения, Павел Воронов обрел спутницу жизни, с которой он благополучно преодолеет все невзгоды последующих бурных событий в России. Эмигрировав после гражданской войны в Стамбул, а затем в Америку, он прожил долгую жизнь и умер в возрасте 78 лет. На его могиле стоит икона с ликом Святой мученицы и страстотерпицы Царевны Ольги.

Прикоснуться к жизни царской семьи Романовых можно, рассматривая

О дневниках и письмах Ольги Николаевны (Из книги "Августейшие сестры милосердия")

Документы датируются 1895-1917 годами. Фонд хранения ее документов включает: детские письма к родителям, ученические тетради и сочинения, записные и памятные книжки, в которые записывались любимые стихи, выписки текстов из духовных книг (в основном из Патериков), молитвы, рассказы Григория Распутина, перечень прочитанных книг, русские народные песни. Особенно ценна сохранность ее дневников, которые Княжна вела с 9 -летнего возраста на русском языке. Первая запись была сделана 1 января 1905 г. ("Я была в церкви с Папá и Мамá), последняя 15 марта 1917 г., далее листы дневника вырваны.

Краткие записи о событиях дня, занятиях и встречах велись ежедневно в течении года. Лишь в ранние годы встречаются пропуски. С годами дневниковые записи велись аккуратней. Записи раскрывают душевный мир русской девушки. В годы войны события, происходившие в лазарете, где Ольга Николаевна работала медицинской сестрой, заполняют всю ее жизнь, что находит отражение в ее записях. Сострадание к раненым военным, геройским сражавшимся за свое Отечество, преданность и любовь к родителям, упование на милость Божию, постоянно читаются в ее кратких записях. Сохранилось 12 записных книжек с дневниковыми записями Великой Княжны.

С 1905 г. по 1912 г. - это выполненные на заказ памятные книжки (9х13), на каждый год разного цвета, в шелковых переплетах с муаровой подкладкой, золотыми обрезом и датой на обложке. С 1913 по 1916 год - в больших тетрадях с темными кожаными переплетами, в которых умещались записи за год и несколько месяцев следующего. Дневник за 1910 г. отсутствует. После марта 1917 г. сохранились записи только духовного содержания. В записной книжке на титульном листе надпись: "Ольга Романова от Мамы - 21 марта 1917 года Царское Село". Записи начинаются завещанием святого Серафима Саровского, которого Царская Семья особо чтила: "Надобно всегда терпеть, и все чтобы ни случилось, Бога ради с благодарностью..." Находятся в фонде и документы, отражающие ее общественную деятельность, связанную с работой в лазарете и попечительством Комитета Ее имени, военные рапорты полков, шефом которых она являлась. Семейные фотографии и альбомы. переписка с родственниками и друзьями.

Письма Ольги Николаевны

22 сентября . Дорогой мой золотой Папá! Спасибо Тебе большое за обрадовавшую всех нас телеграмму. Радуюсь, что с Тобой эта душка (то есть А.К.). А как хорошо наша победа. Слава Богу. Все раненые ожили, и флажки на картах подвинулись вперед, то есть на Запад. Мы три сидим в Мамá лиловой комнате и пишем Тебе, а Мамá уже в постели. У нее сильно болит голова. Она страшно жалеет, что не может написать Тебе. Крепко тебя целует и желает спокойной ночи.

Настасья и я немножко погуляли сегодня и были в складе. Там около 6 дам работает, и мадам Сапожникова (Сводного полка) невероятно толстая, и большею частью работает все не верно, так что Трине приходится распускать все сделанное. В 6 часов Татьяна и я ездили к Ане. Там были Григорий и Зина, не Анина, а та, что к нему часто ездит, очень милая и, наконец, княжна Гедройц. Она решила лекцию не читать, так как Мамá не было, и ходили слушать Григория. Он нам разливал чай и много хорошего рассказывал. Говорит, как нам помогли эти сильные дожди и вообще все хорошее. Погода ясная, но очень холодная - всего 1 градус тепла. Сейчас приехал "Вечерний листок". Там сказано, что прибыл в действующую армию. Неужели это правда? А. Не знаю, почему написала эту букву.

Ну, до свиданья, Папá-Солнышко. Спи сладко и видь много хорошего. Прости за глупое письмо. Храни Тебя Бог. Крепко Тебя, как люблю, целую. Всей душой с Тобой. Всегда Твоя дочь Елисаветградец. Большой поклон А.А.

23 октября Папá-Солнышко! Какая ужасная радость наши победы. Все наши раненые ожили, и Твои милые нижегородцы Иедигаров и Чахава рвутся обратно. Особенно последний, ему совершенно все равно куда идти, только б кого-нибудь рубить. Наша поездка в Лугу была весьма удачна. Выехали мы в 1 час 30 минут дня и прибыли туда через 2 часа 5 минут. Мамá и я уселись в извозчика исправника в 2 лошади. Сам же он со своим кучером ехал впереди в высоком шарабане. Ехали мы долго, по мягким песчаным дорогам и наконец попали в «Светелку».

Толстая В.П. Шнейдер, увидя Мамá, чуть не упала в обморок и от радости хохотала все время. Домик у них уютный, но совсем простой, деревянный. Там было 20 раненых. Оттуда мы поехали в другой лазарет, на противоположный конец города, кажется, в доме полиции, устроенный губернаторшей Адельберг. Там большею частью кавказских полков —4 эриванцаит.д., много грузин, с которыми старалась говорить на их языке, но то, что они отвечали, я не понимала, к сожалению. Покончив с этим, отправились в третий, тоже очень далеко.

Там 35 раненых, но тяжелых нет. Вернулись мы сюда в 7 часов с четвертью. Там в Луге устроен питательный пункт — и они уже 2 месяца ждут хоть одного солдата покормить, но это им не удается, и они с грустью смотрят на проходящие поезда. Наверно, написала массу глупостей, но мне сестры мешают ужасно своими бесчисленными разговорами. А вот и Алексей пришел в своем голубом халате, проститься с Мамá. Он уселся на пол и ест черные сухарики, он Тебя целует. Мамá читает нам агентские телеграммы, остальные вяжут, а я пишу. Погода у нас солнечная, но свежая. Снегу не особенно много. Ну, до свиданья, золотой мой, любимый Папá. Господь с Тобой. Крепко, крепко Тебя целую и кланяюсь Николаю Павловичу. Как он? Твой верный Елисаветградец

21 ноября В поезде между Царским Селом и Лугой. Папá золотой мой! Совершенно не успела раньше написать Тебе. Сейчас иду спать. Нюта меня причесывает. Сегодня от нас уехал Иедигаров, что очень грустно. На будущей неделе в полк, а пока в город к жене. Карангозов тоже уехал домой, и еще некоторые уедут, к сожалению. Мамá принимала 17 офицеров Семеновского полка и Цвецинский был тоже. Он болен. Многие только что встали, но непременно хотели приехать. А сегодня в 2 часа был мой знаменитый концерт в пользу моего комитета.

Продолжаю 22-го. Сначала было очень скучно — бесконечные гимны и показывали фотографии на полотне, Тебя, нас всех и союзных Королей. Потом пение. Самое лучшее было балалаешники и песенники железнодорожного полка. Вот хорошо было — публика гудела от восторга. Было много раненых, и им кричали ура. Это был 28-й концерт Долиной. Когда мы уехали (до антракта и было уже 4 часа), должны были играть музыканты Гвард. Эк. Видели Пимана. Ему и регенту железнодорож-ного полка поднесли венки. Дядя Георгий сидел с нами, так что было не особенно страшно. Пришли мы в Вильну в 10 часов 15 минут утра. Первым делом влезли в 2 санитарных поезда, которые нас вовсе не ждали, и в питательный пункт. Оттуда в хорошем закрытом моторе, которым управлял солдатик, отправились в собор к мощам 3-х святых.

Там нас никто не ждал, наверху шла обедня, а внизу кончался молебен. По окончании оного отправились в лазарет — польских дворян. Очень хорошо устроен, в огромной светлой зале, на хорах которой помещаются офицеры. Оттуда поехали к чудотворной иконе над воротами, и все было ни к чему, так как к образу не прикладывались, и Мама даром поднялась по крутому трапу. Неожиданно встретили Павла Алексеевича на извозчике, что было очень приятно.

Потом были в огромном 3-этажном лазарете, в котором и Ты был. Два милых Эриванца там лежат (солдаты), оба были в Костроме и Кр. Селе. Мы снимались там с многочисленными сестрами и офицерами. Оттуда еще поехали в лазарет, где находится 19 офицеров, и наконец, опаздавши на 25 минут, вернулись — и сейчас едем в Ковно. Погода хорошая, 2 градуса тепла. Надеюсь, Ты разберешь мой поганый, трясущий почерк. В Ковне было очень хорошо. В соборе епископ держал длинную речь, потом 1/2 молебна, приложились к образу и отправились в лазарет Красного Креста. Оттуда еще в один, потом еще в 2, много народу на улицах, и солдат тоже.

Мотор был освещен, и нас важно развозили в нем. В последнем обошли пленных более 40 человек и 1 офицер. Я их не удостоила своим разговором. С нами едет Настенька, так как у Изы жар и живот болит, и ее уложили на 3 дня в кровать. На станции в темноте стояли наши 2 роты, 3-я и 4-я. Трудно узнать их из-за формы и темноты. В. Никифоров был, Грицай и другие душки. Такая радость. Ocтальные поехали к границе мосты взрывать — жалко, как раз разъехались. Были сегодня у Обедни. Сейчас едем в поезде Ломана. Христос с Тобой, Папá душка мой. Целую Тебя крепко, крепко. Твой верный Елисаветградец. Поклон Николаю Павловичу.

Продолжаю 23-го в Царском Селе. В Ландворово, где помещался тогда штаб генерала Рененкампфа был молебен и мы обошли санитарные пункты. Между нашими находились и раненые немцы. Очень аппетитный черный доктор Ганин. На одной из станций после обеда влезли в санитарный поезд, в теплушках по 11 человек находилось. Все они бодры и ужасные душки. Собрались спать идти - говорили много.

1 апреля Папá золото! Как хорошо, что Тебе удалось во всех этих местах побывать. Так должно быть все интересно. У нас же все по-старому. Погода средняя — и солнце светило, и дождь шел, вернее накрапывал. Была сегодня у Сони Орбелиани жена Твоего эриванца Пурцеладзе с сыном — Андрюшей — прелестный мальчик с большими серыми глазами и золотистыми волосами. Ему 2 года. Отец его в плену в Штральзунде, он несколько раз писал жене, но, конечно, ничего особенного передать не мо-жет. А Мдивани оставляет полк, и все очень волнуются, не знают, кто будет новым. Ужасно они его все любят. Сейчас идет большая возня. Ортипо носится по комнате, а маленький Швыбзик пищит.

Мамá и Мари играют, как всегда, в колорито и по очереди выигрывают. Аня изволит являться к Мамá ежедневно, часов в 12. Жук, санитар сводного полка, возит ее в кресле и помогает ходить на костылях. На льду мы давно не были. Последние дни ездили в разных шарабанах и сами правили. Это тоже неплохое занятие, а в особенности в хорошую погоду. Были мы у Всенощной и до 8 часов было светло — очень приятно. Шведов на встрече. Завтра Аня приглашает его, Виктора Эрастовича и Деменькова к чаю (и нас). Мари, конечно, радуется, как мопс. Мамá получила страшно хорошую телеграмму от Грузинского полка.

Как они все были обрадованы и тронуты Твоим поклоном <...> Командир полка еще здесь, но на днях собирается выписаться. После перевязок мы ходили в Большой дом на операции. Сегодня резали маленького жида Мазика, который орал до того, что его трогали, собираясь заснуть. Ну вот, кажется, все новости.

17 апреля Папá дорогой, милый мой! Надеюсь, что это мое последнее письмо и Ты скоро вернешься. Какая гадость, что на Охте*(*взрыв на пороховом заводе) . Ресин ездил туда сегодня, и дядя Алек провел весь день там. Татьяна услаждает наш слух игрой на рояле «Фибиха» — что очень скучно. Мамá и Мари, конечно, играют в колорито Мы три ездили днем во второй раз верхом. Мари на Твоем Гардемарине, я на Регенте. Я была на нем же в Петергофе на нашем параде. Каждая на полковой масти. Настасья в шарабане разъезжала по Павловску. Мы встретили катающуюся в полузакрытом ландо косую Веру с гувернанткой. Погода холодная, но менее ветреная. На льду мы давно не работали. До маленького мостика все расчищено, но временами покрывается тоненькой пеленой льда (не знаю, правильно ли написала это слово).

Папá, душка, а как Тебе понравились наши пластуны? Как хорошо, что Тебе удалось их повидать. В среду мы были, как всегда, в городе. Я получила более 2000 рублей. Хорошо, правда? А до этого мы были в одном из моих лазаретов «Торговцы Сенной площади» на 50 коек. Особенно тяжелых там нет, и все имеют довольный вид. Там что-то вроде заведующего или что-нибудь другое вице-адмирал Хомутов. Оттуда мы заехали к графине Гендриковой. Она, бедная, ужасно выглядит, во всех смыс-лах. Мы были недавно в местном лазарете, здесь, в самом госпитале, и во II отделении в казармах 2-го стрелкового полка. Оттуда отправились в лазарет Сибирского банка.

Директор его некто Соловейчик — с длинным носом и маленькими мокрыми глазками. Сестры повторно писали Тебе о прошлом воскресении у Ани. Мы были там с 5 ровно до 8, было очень весело - Николай Дмитриевич был очень смешной, он распоряжался всеми играми, а под конец рассказал 2 анекдота. А у Александра Константиновича, бедного, убит брат на Турецком фронте. Он служил, кажется, в Полтавском кубанском полку. Воскресенье до обедни в Пещерном церкви Жуков и я будем обращать урядника Кузнецова (первой сотни) в Православие, а во время обедни наверху он приобщится. Алексей пришел сюда. Будет сейчас молиться с Мама. Он тебя целует.

Мне пора кончать. Крепко тебя, ангел мой Папá, целую, как люблю. Храни тебя Бог. Твой верный Елисаветградец. Кланяюсь Николаю Павловичу, Чемодурову, душке Котову и Литвинову. Только что говорила по телефону с Сергеем Михайловичем, и он дал подробности об Охте. Тяжело раненных 82, из них 7 умерло, найдено 97 трупов и не хватает 57 человек. Сгорели совершенно 3 мастерские, ущерба Армии, слава Богу нет, т.к. все патроны, снаряды и так далее целы в других складах. Прости, что пишу так нехорошо.

19 апреля Папá душка мой! По случаю воскресенья мы снова посетили 2 лазарета. Один в казармах пулеметной команды Твоего кирасирского полка, другой в самом «особо эв. ц. с.» казармах 2-го и 3-го эскадронов гусарского полка. Дрентельн ходил сюда с коробкой с медалями, и мы им раздавали. Все очень благодарят. Есть тяжелые, а выздоравливающие все хотят вернуться в строй и мило улыбаются, когда об этом их спрашивают. Погода пасмурная и свежая. Мамá все же лежала на балконе.

А сегодня утром до Обедни в пещерной церкви урядника Кузнецова переводили из старообрядчества в Православие. Было весьма торжественно и хорошо. Когда нужно было ноги миром мазать, ему подносили стул и он стаскивал свои туфли. Батюшка радовался и держал поучительную короткую проповедь. По окончании всего мой крестник Панфил поцеловал меня в левую щеку. Душка такая. А во время обедни он причастился и все время держал зажженную свечу в руках. Мамá и Алексей были тоже в церкви. Приехали они к «Верую» и остались до конца. Сейчас мы сидим у Мама после обеда. После 5 часов отправились к Ане, где были Александр Константинович, Виктор Эрастович и Николай Дмитриевич. Мы пили вместе чай. В 6 часов Алексей приехал, и мы начали играть. Сперва в «добчински-бобчински», потом в шарады. Очень было весело и смешно, особенно когда Виктор Эрастович играл с Настасьей. Николай Дмитриевич помогал обеим партиям. Алексей тоже, так как разгадывать ему невесело, ну он и играл.

Мадам Янова прислала нам много цветов из Ливадии. Такая была радость. Глицинии лиловые, золотой дождь, иудино дерево, 1 пион и так далее и еще лиловые ирисы, которые со вчерашнего дня распустились.

Сейчас идет снег и уже все бело — что совсем не надо, но зато не очень холодно. Прости, что пишу таким скверным почерком. Завтра увидим, у Ани же, Вороновых. Они приехали на несколько дней. Семенов тоже здесь. Мне это доложила его старшая сестра, которая в Большом дворце. Вчера днем Татиана Константиновна сама правила в шарабане. На что-то наехала, перевернулась и теперь лежит с порванными связками. Вот, кажется, и все Царскосельские новости. Ну, до скорого свидания. Папá золотой мой. Храни Тебя Бог. Крепко, крепко Тебя целую. Твой верный Елисаветградец

5 мая Папá мой душка! Поздравляю Тебя от всей души и крепко целую. Сейчас уже 5 часов, а Мамá и Татьяна не вернулись из города. Меня оставили, так как продолжаю усиленно кашлять и так далее Мамá перевязала сегодня утром в лазарете Водяного. Она пошлет Тебе бумагу, которую он сам написал. У него ужасно славное лицо.Погода ветреная, но солнечная. Очень спешу, а то опоздаю. Господь с Тобой, золотой Папá мой. Твой верный Елисаветградец. Целую 1000000 раз.

9 мая Папá-Солнышко! До сих пор не могла собраться написать Тебе. Сидим мы сейчас после обеда у Мамá в лиловой комнате. Она и Татьяна играют в какую-то игру, Мари разыгрывает "Иже херувимы" на рояле и фальшивит много. Настаська что-то пишет. Ортипо носился за машинкой и пряжкой на туфле у Труппа(лакей Императрицы Александры Федоровны), а теперь успокоился. А как хорошо было у Всенощной. Вся церковь была в зелени. Береза чуть-чуть распустилась и стояла везде, наверху и внизу по углам. Погода здесь хотя и солнечная, но после Витебска очень свежая. А там было очень хорошо. Все в зелени, черемуха распустилась, фруктовые деревья тоже.

Губернатора Арцимовича я одобряю. Он очень заботился, чтобы Мама не слишком утомилась и так далее. И в городе и везде был отличный порядок. Только уж очень много жидов. Когда мы уезжали, ополченцы стояли шпалерами. Некоторые одеты в гусарские мундиры, очень похожие на мои. Завтра наш полковой праздник. Я уже послала телеграмму, которую мне со станции вернули, так как я по ромольству не подписалась. Обошли мы также санитарный поезд, который как раз подоспел вовремя.

Мы прошли 15 вагонов, а теплушки и не успели, и Мама было бы слишком трудно. Она, слава Богу, молодцом — по-улански. Так уютно было спать в поезде, только слишком свежо, так что рано просыпаешься. С нами была встреча, заключавшая в себе 2-х казаков, 1-го урядника и офицера — то есть Золотарева, помнишь? Он был с Тобой в последнюю поездку. Кажется все. Скажи адмиралу, что Оля вернулась. Она загорела, чувствует себя лучше, но все еще очень нервничает и легко плачет. Остальные фрейлины без перемен.

А как ужасно грустно смерть адмирала Эссена. Помнишь, как он, бывало, приходил на вельботе со «Слава Богу» и портфелем к Тебе с докладом? А про взрыв с снарядами я и не пишу, это такая мерзопакостность.Теперь кончаю. Храни Тебя Бог, золото мое Папá душка. Крепко, крепко люблю и целую Тебя. Твой верный Елисаветградец. Кланяюсь Николаю Павловичу — а Настаська Виктору Эрастовичу и я тоже.

16 июня Душка, милый мой Папá! Ну, как Ты? Мы все слава Богу. Погода стала наконец теплей, но вечера все еще сырые — так что после 9 часов Мамá молится с Алексеем, и мы идем в комнаты, что жалко, так как еще светло, а здесь чувство зимы. Сегодня днем мы долго и много работали в складе. Было довольно весело, и мы накатали большое количество бинтов. С нами там работали жена и очень миленькая дочь графа Дмитрия Ивановича Толстого и другие. Выставка до сих пор весьма удачна и довольно интересна.

Самый красивый отдел лазарета Мари и Настасьи. Все наши работы раскуплены, так что снова работаем. Мамá и маленькие особенно стараются. Татьяна ездила в 6 часов верхом, а я слушала репетицию пьесы у Ани в доме. Теперь уже совсем хорошо идет, и даже Аля довольна милыми актерами, которые, правда, очень стараются. Тетя Ольга писала, что бедный Дафнэ умер и она и Эмилия Ивановна много плакали, хороня его под клумбой. В теннис как-то не пришлось играть. Папá душка, я очень хочу Тебя видеть.

Кланяйся Николаю Павловичу и Лозинскому. Какая скука ехать завтра в город на пожертвования и в какой-нибудь лазарет. А какой ужасный случай с бедным Казбеком. Это уже третий сын. Извиняюсь за глупое письмо, выходит что-то очень разбросано и глупо. До свиданья, Папá-солнышко. Храни Тебя Бог. Крепко, крепко Тебя целую как люблю. Твой верный Елисаветградец.

Открытка Ольги Николаевны, адресованное ее бабушке

21 июня Душка мой Папá! Ужасно рада, что Ты скоро возвращаешься. Сижу с Мамá на балконе после завтрака. Только что вышла Иза и уселась в кресло, которое я себе наметила. Сестры идут сейчас в Большой дворец и лазарет и, кажется, не особенно радуются. Когда они вернутся, поедем к нашим. У них там устроен крокет, и мы будем играть. Алексей со своей многочисленной свитой едет в Ропшу, но вернется к 6 часам, чтоб идти к Ане. Александр Константинович уехал на Кавказ покупать лошадь и так далее, так что по воскресеньям бывает менее уютно, хотя и весело. Между прочим, батюшка Кедринский попал под трамвай, и ему отняли левую ногу — бедный, так неподходяще для священника. В среду Татьяна и я пили чай у Бабушки на Елагине и вернулись в первый раз на моторе.

Ехали час пять минут, так как дороги чинятся в городе и большая толкотня. Ирина и Феликс пили у нас вчера чай. Они говорили, что Андрюша ходит пажом со шпорами — и весьма конфузился первое время. А сегодня у нас будет Костя. Он уезжает на днях в полк. Иза продолжает сидеть и много говорить. Наши эриванцы слишком скоро поправляются и завтра самый милый из них возвращается в полк, что очень грустно. За все эти месяцы у нас 15 офицеров их полка лежали. Мы познакомились у Ани с бывшим нижегородцем Кусовым. Он в Московском драгунском полку уже четыре года. Мы сразу почувствовали себя дома с ним, а он еще больше, и он массу говорил.

Вчера вечером он был у нас, граф и графиня Граббе, Нини Воейкова и Эмма Фредерикс. Аля пела, было довольно уютно. Иза, наконец ушла, и я кончаю. Храни Тебя Бог, Папá, золото мое. Крепко, крепко Тебя целую и люблю. Твой верный Елисаветградец. Кланяюсь Николаю Павловичу. Скажи ему, что он свинья, так как ни разу не написал. Я 2 раза начинала, да все не выходило и рвала.

Спаси Господи и помилуй на Новый 1917 год.

20 сентября 1914 года

«Знамение» и перевязка. У меня Копытов 103-го Петрозаводского полка, ранен в левое колено, Бахер 107-го Троицкого полка, рана коленного сустава. Были у других. Играли в кости с Карангозовым (на его койке), Ждановым и Кратом, весело. К завтраку дядя Мими. Был напутственный молебен в церкви. В 2.30 ездили проводить Папа душку. Едет в Ставку Верховного Главнокомандующего и так далее. Очень грустно. Спаси его Боже. Ходила с Анастасией пешком в склад. Чай с Мама. Обед тоже и с Марией и Дмитрием. После 10 часов спать. Солнце и ветер. 2 градуса.

21 сентября 1914 года

У Обедни были. Завтрак и обед с Мама. В 2.30 с ней мы 4 ездили в поезд Алексея, привезли более 200 раненых и 14 офицеров. Есть тяжелые. Чай пили у Ани. Она лежит с венами в коленке. В 4 часа поехали в наш лазарет. Зашли ко всем нашим и поехали в Большой госпиталь на перевязку. 29 новых раненых. Работали на трех столах до 6.30, вернулись к нашим. Перевязывала Чурокаева 286-го Кирсановского полка, ранен в голову. Берсенок 105-го Оренбургского полка, перелом правой голени, рана. Костиков 115-го Вяземского полка, ранен в бедро. С Карангозовым, Ждановым и Анастасией играли в кости, потом и с Мама. В 7.30 уехали. С 9 до 11.30 сидели у Ани с Николаем Павловичем, уютно, довезли его до вокзала. Папа благополучно приехал. Прогнали немцев из Сувалок и Мариамполя — неприятель отступает, слава Богу. Алексею лучше. Первая фаза луны.

21 сентября 1914 года

Была с Мама у обедни в пещерной церкви146. Заехали к Ане и на перевязку, у меня были Трошов 111-го Донского полка, убирали из левого бедра секвестры — пулю не вынули, слишком глубоко. Зиновьев 111-го Донского полка, вынимали осколок из правого плеча. Жебяков 112-го Уральского полка, в левую ногу.

Сидели у наших. Снимались много — весело и уютно. Завтрак и чай с Мама. С Анастасией гуляли, работали в складе. В 6 часов поехали мы 2 к Ане. Там был Григорий Ефимович, Зина и княжна, все много и хорошо говорили. Обедали мы 4, а Мама в постели, так как очень болит голова. Получила от Папа телеграмму из Ставки. Все слава Богу. Ш. с казаками с ним. Кн. К. в Балаклаве. После 10 часов спать. Ясно, холодно. 1,75 градусов.

1. Нижняя церковь Федоровского собора во имя Св. Пр. Серафима Саровского. По первоначальному проекту В. А. Покровского пещерного храма в Федоровском соборе не предполагалось, и место, им ныне занимаемое, предназначалось для устройства отопления и «раздевальни» для нижних чинов. Однако вовремя строительства было решено воссоздать в целости временную Серафимовскую церковь в виде пещерного храма. Пещерным он назван потому, что для его устройства пришлось углублять подвал, определенный ранее заложенным фундаментом.

1. Уральский 112-й пехотный полк сформирован в 1863 г. из резервных и бессрочноотпускных чинов галицкого пех. полка.

1. Зина — Зинаида Львовна Менштед (Манчтет).
2. Один из районов в Севастополе.

23 сентября 1914 года

Мы вдвоем заехали к «Знамению» и к Ане за княжной и на перевязку. Мама лежит. Голова еще болит и сердце. Около 2 у меня были Осташов 111-го Донского полка, в спину и левую руку. Сельков 111-го Донского полка, в левую голень, и еще 3 офицеров. Михалевский 54-й Артиллерийской бригады, в стопу ранен, Степанов Семеновского полка, в правое бедро, и Тихомиров 111-го Донского полка, в левую ногу. Ко всем заходили. С Карангозовым на его койке сидели и уютно говорили. Завтрак и чай с Мама. Обед тоже и с Аней. В 2 часа мы ездили на молебен в убежище или приют семей запасных. Много детей. Погуляли и поработали в складе. Холодно — солнце, 2 градуса. Урок музыки. Был комитет. Мама получила от Папа письмо из Ставки. Алексею лучше.

24 сентября 1914 года

В 11 часов с Мама ездили на перевязку. Моему Гетанову вырезали из спины пулю, немного согнутую, а Семенову 93-го Иркутского полка из левой пятки. Был очень весел и смешон, когда просыпался — громко пел. Филиппович 111-го Донского полка ранен в правый локоть, плечо, и пуля где-то внутри, так что ему тяжело дышать. К нашим только на минутку зашли. Карангозов в кресле катался. Завтрак и обед с Мама. В 2 часа Татьяна и я были в Зимнем дворце. Молебен и открытие комитета оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Оттуда пошла принимать пожертвования у комендантского подъезда. Под[али] более 10000 рублей. Зашли к Мари — чай наверху и с Ал. В 6 часов лекция, а до [этого] Мама и я ездили к Ане и Григорию Ефимовичу, до 11-ти сидели у нее с Николаем Павловичем. Свезли его на станцию. Солнце. Луна. Очень холодно. Папа телеграфировал из Ровно, видел тетю Ольгу, поехал в Холм. Вечером 0 градусов.

В 1846 году дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна, вышла замуж за принца Вюртембергского. Принц наследовал королевскую власть и с 1864 года стал королем Вюртембергским Карлом I, Ольга – королевой Вюртембергской.

На склоне лет королева Вюртембергская постаралась упорядочить свои воспоминания. Результатом ее труда стал мемуарный документ эпохи. Это не просто мемуарный документ. Это свидетельство о том воспитании, которое свойственно было России XIX века. Мемуары дочери Николая I – Ольги Николаевны – это, по сути, дневник девушки, говоря современным языком – блог. Первое, что в нем бросается в глаза, – огромная разница чувств, отношения к окружающему миру, к окружающим людям девушки XIX века и того восприятия мира, которое мы видим сейчас в наших современниках.

Это Россия, которую мы потеряли.

Королева Ольга прожила 70 лет и умерла в своем замке Фридрихсхафен в 1892 году, уважаемая и любимая всем вюртембергским народом, по свидетельству авторов предисловия к парижскому изданию ее мемуаров.

Портрет Ольги Николаевны Романовой. Художник – Франц Ксавер Винтерхальтер. 1856 г.

Ольга Николаевна (1822–1892) – дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны, жена Карла I, короля Вюртембергского.

«…Вторая великая княжна, Ольга Николаевна, любимица русских; действительно, невозможно представить себе более милого лица, на котором выражались бы в такой степени кротость, доброта и снисходительность…»

(Фридрих Гагерн)

От автора1
Русский перевод сделан баронессой Марией Бурхардовной Беннинггаузен-Будберг.

Дорогие дети! Возможно, что в один прекрасный день, когда вы подрастете, вы захотите узнать, какова была юность вашей Бабушки в далекой стране, которая является также и родиной вашей матери. Возможно, что тогда уже не будет в живых никого из тех, кто жил вместе со мной, чтобы рассказать вам об этом.

Я постараюсь собрать свои воспоминания в одно целое, чтобы вы узнали, какой счастливой была моя юность под кровом отцовской любви.

Мое желание – вызвать в ваших сердцах любовь и почитание к памяти наших родителей, которых мы не перестанем любить и благословлять до нашего смертного часа. Им мы обязаны жизнью в драгоценном семейном союзе, который представляет собою единственное счастье на земле. Сохраните мой рассказ о нем неискаженным, чтобы отсвет этого тепла согревал вас всю жизнь! Этого желает вам ваша старая Бабушка Ольга.

Штутгарт

Начато в январе 1881 года

1822–1830 годы

Пушечный салют, возвещавший стране о моем рождении, смешивался со звоном колоколов по случаю празднования дня памяти св. благоверного князя Александра Невского.

Мое появление было таким неожиданным, что Бабушка (императрица Мария Федоровна), срочно вызванная из Таврического дворца, нашла меня уже лежащей в постельке моего брата Александра, так как не было даже времени приготовить мне колыбель и пеленки. Я родилась третьей и увидела свет в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. До меня родились: Александр в Москве в день Св. Пасхи, 17 апреля 1818 года, и Мэри, родившаяся в Павловске в день Преображения Господня.

Во время моего появления на свет император Александр I был на конгрессе в Вероне, последнем в своем роде, на котором монархи и министры сошлись вместе, чтобы обсудить европейские вопросы. По своем возвращении государь привез мне, как подарок к крестинам, бокал из зеленой эмали и такую же чашу, которые я храню до сих пор. Когда он снова увидел Мама? во всей прелести ее юности, с ребенком на руках подле отца, смотревшего на нее с гордостью и любовью, бездетный государь был необыкновенно тронут и сказал: «Было бы ужасно и непростительно, если когда-либо в жизни один из вас разочарует другого. Верьте мне, существует только одно истинное счастье – семья. Берегите ее священный огонь».

Императора Александра я помню совсем смутно. Родители мои его обожали, отец всегда называл его своим благодетелем. Он часто приходил к нам отдыхать от государственных забот и хорошо себя чувствовал в нашем тесном кругу, в котором все, благодаря Мама?, дышало миром и счастьем сплоченной семейной жизни, так болезненно недостававшей ему. Государыня (императрица Елизавета Алексеевна), бездетная и тяжело больная, уже долгое время не разделяла своей жизни с императором.

Я не осталась последним ребенком у родителей. Мне не было еще и года, как Мама? снова ждала ребенка. В том, 1823-м, году вводилась в Гатчине в общество великая княгиня Елена Павловна, в то время принцесса Вюртембергская – невеста великого князя Михаила Павловича. Мама?, на девятом месяце ожидания, была так взволнована ее предстоящим дебютом, вероятно, вспоминая себя саму десять лет назад, что стала нервно плакать. Золотой пояс, усеянный камнями, бывший в тот день на ней, не успели достаточно быстро распустить, и он причинил ей сильное ущемление. В ту же ночь она разрешилась мертвым сыном и тяжело захворала. Как только ее можно было перевезти в город, отец пообещал ей, чтобы несколько ее подбодрить, поездку в родной Берлин. В июле родители отправились в Доберан в Мекленбурге, чтобы полечиться укрепляющими ваннами, а осенью проехали оттуда в Берлин. Там в то время принц Антон Радзивилл устраивал свой знаменитый маскарад «Лалла Рук», о котором потом еще долго говорили как о верхе светского блеска и хорошего вкуса.

Новая беременность Мама? положила конец этим развлечениям, и, невзирая на просьбы короля Фридриха Вильгельма III, своего отца, Мама? с Папа? возвратились домой в Россию, так как предпочитали свой собственный дом всякому другому.

12 июня 1825 года родилась всеми любимая наша сестра Адини (Александра), наш луч солнца, который Господь дал нам и которую Ему было угодно так рано опять забрать к Себе! Но об этом речь будет позднее. Адини родилась в Царском Селе, где государь радушно предоставил в распоряжение моих родителей свой дворец. Там же происходили последние разговоры с императором, в которых им впервые было упомянуто слово «отречение». В августе он отбыл в Таганрог, куда уже раньше проследовала государыня. После заблуждений юности их души снова сошлись в молчаливом прошении в часы тем более знаменательные, что государыня Елизавета Алексеевна знала, что ее дни сочтены. Никто не подозревал тогда, что государю суждено умереть до нее и что из этой поездки он уже не вернется. Об этой неожиданной смерти, унесшей его так скоро, поползли всевозможные слухи, например, что он будто бы был отравлен. Они были неправдоподобны, но внутриполитическое напряжение в этот момент помогло им зародиться. То сильное влияние, которое государь приобрел в Европе после крушения Наполеона, он использовал вначале в либеральном направлении и носился с мыслью уничтожить крепостное право в своей стране. Однако, осознав опасность деятельности революционных тайных союзов, он все больше и больше склонялся к политике Меттерниха и отказался от всех своих планов реформы. Насколько обоснованно было его настроение, доказывает бунт декабристов вскоре после его смерти.

Подготовленный тайными союзами молодых гвардейских офицеров, будто бы заступавшихся за права на трон великого князя Константина Павловича (отрекшегося в пользу брата), этот бунт имел целью введение конституции. Заговор был тотчас же подавлен, пять предводителей казнены, а остальные участники сосланы в Сибирь. Это было мрачным началом при вступлении на трон моего отца.

Как известно, у императора Александра I не было сына. Во время его царствования наследником считался второй сын императора Павла I, Константин Павлович. Последний был короткое время женат на великой княгине Анне Федоровне, принцессе Саксен-Кобургской, не жил с ней с 1801 года и разведен в 1820 году. Тогда же он женился морганатически на польской графине Грудзинской, которой государь даровал титул княгини Лович. Из любви к ней Константин Павлович отказался от престола, который, таким образом, предназначался третьему сыну императора Павла I, Николаю Павловичу.

Обстоятельства бунта декабристов 14 декабря 1825 года слишком известны, чтобы передавать их подробно, тем более что я хочу рассказать только о том, что сама помню. На меня произвели глубокое впечатление въезд траурной колесницы с телом государя, траурные наряды, что-то непонятное, скрывающееся за черными покрывалами. Все это поразило меня гораздо сильнее, чем беспокойство и горе людей. Длинное шествие, знамена, делегации, процессии детей, герольды в средневековых одеяниях, мрачная роскошь поразили мое детское воображение, и эти картины перемешались с грустью последующих дней.

14 декабря мы покинули Аничков дворец, чтобы переехать в Зимний, входы которого можно было лучше защищать в случае опасности. Я вспоминаю, что в тот день мы остались без еды, вспоминаю озадаченные лица людей, празднично одетых, наполнявших коридоры, Бабушку с сильно покрасневшими щеками. Для нас устроили наспех ночлег: Мэри и мне у Мама? на стульях. Ночью Папа? на мгновение вошел к нам, заключил Мама? в свои объятья и разговаривал с ней взволнованным и хриплым голосом. Он был необычайно бледен. Вокруг меня шептали: «Пришел император, достойный трона». Я чувствовала, что произошло что-то значительное, и с почтением смотрела на отца. В течение этой зимы нас два раза в день водили через длинные коридоры в покои, которые занимали наши родители в Эрмитаже. Мы видели их лишь изредка на короткие мгновения. Затем нас опять уводили. Это было время допросов. С одной стороны приводили арестованных, с другой приезжали послы и высочайшие особы, чтобы выразить соболезнование и принести свои поздравления. Мы же, бедные, маленькие, очень страдали оттого, что были так неожиданно удалены от жизни родителей, с которыми до того разделяли ее ежедневно. Это было как бы предвкушение жертв, которые накладываются жизнью на тех, кто стоит на высоком посту служения своему народу.

В августе 1826 года нас отправили в Москву с флигель-адъютантом Василием Перовским. Поездка продолжалась девять дней. Мне было в то время четыре года, и впечатление от нее осталось самое пестрое.

Шоссе не существовало, только одни проселочные дороги с брусьями с правой стороны, воткнутыми просто в песок. Так мы тогда путешествовали! В Новгороде я впервые увидела женский монастырь. Игуменья Шишкина была восприемницей Мама? во время ее перехода в нашу веру. В Торжке пользовалась заслуженной славой, благодаря своим действительно превосходным котлетам, некто мадемуазель Пожарская. В Вышнем Волочке мы проехались каналом и осматривали шлюзы. В Твери мы с почтением посетили дворец, где жила великая княгиня Екатерина Павловна и где Карамзин читал ей свои первые труды по истории России. Там же мы видели комнату, в которой в 1812 году умер принц Георгий Ольденбургский, ее муж, жертва своих неустанных посещений госпиталей. Наконец Москва. Кремль! Мое сердце билось. Пожар 1812 года, героическая борьба наших храбрецов – как близко было еще все это! Тогда я впервые и еще неясно ощутила, что значит Россия, Отечество.

Я была еще слишком мала для того, чтобы присутствовать на коронации родителей в соборе, и могла видеть только отблеск пышного торжества в Грановитой палате, где Их Величества сидели на тронах и обслуживались высшими сановниками, в то время как остальные гости и члены дипломатического корпуса стояли и, принеся свои поздравления, пятились с бокалами шампанского в руках. Вокруг нас – необычного вида женщины в восточных одеяниях: татарки, черкешенки, жительницы киргизских степей. Все это было ново и непривычно. Восток, его люди и обычаи – все это привлекало любопытство чужеземцев и создавало вокруг древнего города, с его золотыми куполами и причудливыми башенками, блестящий ореол.

Недели пролетели в празднествах и развлечениях. Мама?, принужденная беречься из-за своего хрупкого здоровья, приняла любезное приглашение графини Орловой-Чесменской переехать на ее дачу в пригороде Москвы. Там дышалось привольным деревенским воздухом, там можно было свободно бегать по саду, без того, чтобы собиралась толпа и приветствовала нас криками «ура!».

В сентябре, в день Св. Елизаветы, полкового праздника кавалергардов, Мама? впервые, как шеф этого полка, принимала парад. Она была и польщена и сконфужена, когда Папа? скомандовал «На-караул!» и полк перед ней продефилировал. Это было и неожиданно и ново. Папа? умел придать нужную раму общественному почитанию своей супруги, которую он обожал. Музыка играла марш из «Белой дамы», в то время модной оперы, и этот марш стал, в память этого события, полковым маршем.

«Коронация императрицы и королевы Александры Николаем I в Королевском замке в Варшаве 24 мая 1829». Художник – Антоний Бродовский. 1829 г.

Следующей осенью, 9 сентября 1827 года, родился Константин, второй, долгожданный сын. Он родился уже как сын императора, в то время как мы, старшие, родились еще детьми не венчанного на царство отца. К крестинам нам завили локоны, надели платья-декольте, белые туфли и Екатерининские ленты через плечо. Мы находили себя очень эффектными и внушающими уважение. Но – о разочарование! – когда Папа? увидел нас издали, он воскликнул: «Что за обезьяны! Сейчас же снять ленты и прочие украшения!». Мы были очень опечалены. По просьбе Мама? нам оставили только нитки жемчуга. Сознаться? В глубине своего сердца я была согласна с отцом. Уже тогда я поняла его желание, чтобы нас воспитывали в простоте и строгости, и это ему я обязана своим вкусом и привычками на всю жизнь. Одеваться было мне всегда скучно. Мама? или гувернантки заботились вместо меня об этом, и только будучи замужем, чтобы понравиться моему мужу, я научилась украшаться, и то только оттого, что мне было приятно, если Карл находил меня красивой и хорошо одетой.

После смерти государыни Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра I, Мама? стала во главе всех отечественных женских институтов. Во время строительства одного из домов, для этого предназначенных, детей поместили в Александровском дворце в Царском Селе. Мы часто ходили туда и играли и танцевали на газонах с девочками. Нам сшили форменные платья, какие носили они, коричневые камлотовые с пелеринками, передниками и нарукавниками из белого перкаля, нас поставили между ними по росту. Бабушка, которую мы хотели этим удивить, уверяла, что она нас не узнала, подняла меня за подбородок и спросила, как моя фамилия. Начальница, госпожа фон Вистенгаузен, немного сгорбленная, с нежными чертами лица и выражением печали и страданий, завоевала наши сердца. Дочь, оставшаяся ей после четырех схороненных детей, выглядела, как все больные и слабогрудые, прозрачной. Мама? послала ей своего врача, ослиное молоко и оказывала ей всевозможное внимание. Но все было тщетно: она угасла некоторое время спустя. Мать пережила ее, еще более согбенная и еще больше покорная, добрый гений дома.

В 1828 году была объявлена война с Турцией. Папа? последовал за войсками на Юг, Мама? переселилась в Одессу, чтобы быть поближе к нему. Она взяла с собой только Мэри. Мы, четверо остальных, оставались в Павловске под крылышком государыни-матери. Дядя Михаил Павлович, брат отца, был также в армии, а тетя со старшей дочерью2
Великая княгиня Елена Павловна, старшая дочь – великая княжна Мария Михайловна (1825–1846).

– в Италии. Бабушка приходила уже с утра, со своей гобеленовой вышивкой, в маленький деревянный дворец, садилась в детской и принимала там доклады, в то время как мы вовсю резвились. Она изучала наши склонности и способности; Адини, проказница и ласковая, была «le bijou»3
Сокровище (фр.) .

Кузина Лилли4
Великая княжна Елизавета Михайловна (1826–1845).

Очень прямая, немного вспыльчивая и похожая на мальчика, звалась ею «честный человек», я, скорее сдержанная и застенчивая, получила от нее прозвище «хорошая и спокойная Олли», а в один прекрасный день – «Председательница доброго Совета для Семьи». Я вспоминаю себя неразговорчивой, не слишком живой и резвой, но, невзирая на это, мои младшие сестры и братья меня любили. Мне постоянно приходилось быть судьей, когда они ссорились, и без лишних слов мне всегда удавалось восстановить мир. Любимцем между нами был, несомненно, наш Саша, «L’Angelo sympathico»5
Добрый ангел (ит.).

Отца, как называла его Бабушка.

Она была очень деятельной. Каждую неделю ездила в Санкт-Петербург, чтобы навещать институты и госпитали, отдыхала немного в Смольном у старушки Адлерберг, своей лучшей подруги после княгини Ливен. Если приходила хорошая весть с театра военных действий, Бабушка заказывала обедню в Казанском соборе и ехала туда в золоченой карете, сопровождаемая своим маленьким внуком Сашей в гусарской форме. Никогда не забывала она привезти нам с собой гостинец. У меня до сих пор хранится привезенный ею браслет с камеей, изображающей отца.

С некоторых пор я перешла из ведения английской няни на попечение гувернантки Шарлотты Дункер, шведского происхождения и протестантского вероисповедания. Она не знала иной родины, как шведский монастырь в Санкт-Петербурге, в котором она девять лет была ученицей и девять лет учительницей. Образованная и строгая, она внушала мне уважение к работе. В пять лет я могла читать и писать на трех языках. Что же касается музыки, то тут ее строгость не повлияла на успехи. Тетя Мария Павловна Веймарская (сестра Папа?), которая присутствовала па уроке, посоветовала оставить рояль: «У нее нет способностей», – сказала она. Я была необычайно горда, доказав ей в 1843 году противоположное, когда уже играла наизусть, что от меня требовалось, и аккомпанировала графине Росси (Зонтаг), когда она пела.

Моя кузина Августа Веймарская (теперь императрица Германская) провела это лето 1828 года вместе со своей матерью в России; ей было только шестнадцать лет, но она уже появлялась в обществе, хорошенькая девочка с ямочками, скорее пикантная, чем красивая. В Петербурге предпочитали красоту ее сестры Марии. Но Бабушка и некоторые господа придворные нашли, что у Августы есть уже и оригинальные идеи, несмотря на ее воспитание при маленьком немецком дворе, с его узостью, сковывавшей даже повседневные разговоры и не допускавшей ни малейшего послабления этикета. В один прекрасный день, когда она была уже императрицей (супругой императора Вильгельма I), она рассказывала мне, сколько трудов ей стоило быть естественной при ее странном воспитании.

В октябре захворала Бабушка. Заботы об обоих сыновьях в действующей армии подорвали ее здоровье. Взятие крепости Варна затянулось, когда же наконец произошло ее падение – это было ее последней радостью. Она, не знавшая в течение 69 лет ни устали, ни нервов, стала жаловаться на усталость. Ее старый врач, доктор Рюль, только качал головой. Папа?, извещенный об этой необычайной слабости, точно предчувствуя грозящую катастрофу, поспешил из Одессы, чтобы присутствовать при дне ее рождения 14 октября. Мы были у обедни в маленькой часовне Зимнего дворца, когда раздался его голос в передней. Мы бросились ему навстречу. Мама? за нами, через несколько минут мы все вместе опустились на колени вокруг кресла больной. «Николай, Николай, неужели это ты?» – воскликнула государыня, схватила его руки и притянула его к себе на колени. Никто не знает, почему и когда картины сплоченной семейной жизни запечатлеваются в детском сердце и когда они снова встают и захватывают его. Подробности эти кажутся незначительными, но как они сильны и негасимы! Такой осталась в моем сердце эта картина: Папа? на коленях своей матери, старающийся сделать себя маленьким и невесомым.

Десять дней спустя, 24 октября 1828 года, государыня-мать скончалась в Зимнем дворце. Щедрость ее сердца превышала ее остальные качества. Добродетельная при дворе, который разрешал все, верная супругу, который жил своей собственной жизнью, мать, окруженная уважением и подчинением, она, как монархиня, заботилась об улучшении правления. С необычайной прозорливостью, например, привела она в порядок управление финансами России, создала в России первую Ссудную кассу, дававшую гарантии, и для доверия широкой публики она поместила туда свое и своих детей состояние.

После ее кончины Мама? в тридцать лет стала во главе управления, которое помимо женских и воспитательных учреждений включало еще и промышленные предприятия, в свою очередь дававшие капитал для содержания приютов. Мама? писала Софии Бобринской: «Мысль о том, что я должна заменить нашу любимую матушку, такую энергичную и деятельную, давит меня: я такая слабая, не созданная для того, чтобы повелевать». Мама? была совершенно иной, сравнивать их обеих было невозможно. В то время как одна была повелительницей, другая брала простотой и своею прелестью и скромностью. Казалось, что Мама? говорила: что мы будем делать без государыни-матери! Помогите мне! И каждый был готов сейчас же оказать ей всяческое содействие.

В 1828–1830 годах мои родители жили в Варшаве из-за предстоявших там торжеств коронования и открытия Сейма. Саша сопровождал родителей в Варшаву, а потом в Берлин, где он был представлен своему деду, королю Фридриху Вильгельму III.

Портрет Марии Николаевны Волконской. Неизвестный художник. 1820-е гг.

Княгиня Мария Николаевна Волконская (1805–1863) – дочь героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Раевского. В январе 1825 года вышла замуж за будущего декабриста Сергея Волконского.

«… как бы то ни было, она была одной из первых, приехавших в Сибирь разделить участь мужей, сосланных в каторжную работу…»

(Евгений Якушкин)

Мы оставались в Царском Селе, под надзором княгини Волконской, незначительной и очень некрасивой женщины, и князя Александра Голицына, старого друга семьи и бывшего пажа императрицы Екатерины Великой. Его благодарная память сохранила все картины той эпохи, он был неистощимый рассказчик анекдотов, умел их хорошо рассказывать, и мы не уставали его слушать. Я искренне сожалею, что никто в нашем окружении не догадался записать его рассказы. Это были бы прекрасные комментарии к эпохе великой императрицы Екатерины.

Император Николай II с семьей пребывал в Ливадии — своей резиденции подЯлтой. Я несколько раз видела царя на военных парадах, но всегда на расстоянии, и очень обрадовалась, когда однажды увидела его в Ялте. Он медленно ехал в открытом автомобиле вдоль набережной. Его сопровождали два генерала, а в другой машине было несколько офицеров императорской свиты; царь отдавал честь в ответ на приветствия народа; казалось, что внимательный и добрый взгляд его огромных серых глаз останавливался отдельно на каждом, мимо кого он проезжал.

После этого я часто видела, как император ездил по улицам Ялты, то с дочерьми, то с царевичем. Иногда юные великие княжны ходили с утра по магазинам с фрейлинами императрицы. Им нравилось, что можно смешаться с толпой и делать покупки, как все остальные, они были очень довольны, когда однажды их не узнали.

Позже, на балу у княгини Барятинской, я была представлена императору и двум молодым великим княжнам, Ольге и Татьяне. Последняя, на мой взгляд, была более симпатичной из них, но обе обладали той простотой манер, которая придает величайшее очарование любому человеку, особенно если он занимает столь высокое положение. Они были совсем неискушенными, и их лица светились от удовольствия и возбуждения.

На этом празднике я встретила и своего будущего мужа, Павла Воронова, который был тогда офицером на Штандарте, яхте его величества. С его фамилией связана легенда: в пятнадцатом веке это имя было дано трем братьям, татарским князьям, которые обосновались на Волге после великого татарского нашествия. Про этих братьев говорили, что они «слетались на добычу, как вороны»! Это прозвище стало их русским именем, а татарское больше никогда не употреблялось.

О четырехлетней службе при царской семье Павел сохранил священные воспоминания.

Маленький цесаревич Алексей очень его любил — императрица однажды сказала мне, что он всегда держал фотографию моего мужа возле своей постели — и, конечно, мой муж был всецело предан мальчику.

Думаю, нельзя было не полюбить этого ребенка, который, кроме природного обаяния, завоевывал всех добротой своего сердца, отзывчивостью к чужим бедам — он всегда был первым помощником и утешителем — и терпением, с которым он переносил болезнь, время от времени делавшую его страдальцем.

Болезнь под названием гемофилия — это изменения в крови, которая в той или иной степени перестает сворачиваться. Самый незначительный неосторожный удар, падение или опасное напряжение могли вызвать страшное кровотечение. Внутреннее кровотечение почти невозможно остановить, что часто приводило маленького царевича на порог смерти. Эта ужасная болезнь передается по наследству, от женщин к сыновьям.

Только мужчины бывают ее жертвами. Дом принцев Гессенских был подвержен этому недугу, и когда императрица Александра, урожденная Принцесса Гессенская, однажды обнаружила, что она передала его своему единственному и обожаемому сыну, это привело ее в полное отчаянье. Думаю, легко понять, почему, когда самые известные врачи у его постели объявили болезнь неизлечимой, она решила поискать помощи где-нибудь еще.

В Ялте было еще много приемов, где я снова встречала молодого офицера, Павла Воронова, за которого, не пройдет и нескольких лет, мне суждено было выйти замуж; но по-прежнему меня очаровывает воспоминание об одном вечере — праздновании шестнадцатого дня рождения великой княжны Ольги. Бал в ее честь был дан в Ливадии.

Он начался с обеда, накрытого на маленьких столах, за пятью из которых председательствовали император и четыре его дочери. Красота крымского пейзажа, с высокими скалистыми горами, чьи мощные силуэты вырисовывались на фоне глубокого южного неба, сверкающего мириадами звезд; сады, полные цветущих роз, отдаленный рокот волн где-то внизу и прелестная молодая принцесса. Ее глаза сияют от удовольствия, на ее щеках румянец волнения — все это было как сказка, которая чудесным образом стала явью, и, даже не верится — я тоже была в ней.

Императрица появилась только после обеда. Она часто страдала сердцем, приемы ее утомляли, и вечная тревога за сына заставила ее долго избегать появления на публике. На ее лице обычно было выражение усталости и грусти, которые «общество» приписывало холодности, высокомерию и надутости. Это делало ее непопулярной, ее природная застенчивость возрастала, и непонимание приводило к озлобленности с обеих сторон. Однако в то время, о котором я говорю,я не чувствовала ситуацию; не обращая на все это внимания, я позволяла себе жить и брать от жизни столько радости, сколько возможно.

Следующей зимой мама взяла меня и Тату в Санкт-Петербург, и я была официально представлена ко двору, что означало быть представленной вдовствующей и молодой императрицам и всем великим княжнам. Мы находились в столице несколько недель, в течение которых нас часто приглашали на чай в Царское Село или проводить вечера с молодыми великими княжнами.

Тогда я была поражена переменой, которую увидела в императрице Александре. Дома, в интимном семейном кругу, она была совершенно другим человеком. Она была беспечной и счастливой и даже принимала участие в более спокойных из наших игр. Она проявляла ко всему огромный интерес и часто смеялась до слез над шалостями своих детей.

Все четыре сестры были очень разными. Старшая, Ольга, была очень умной и веселой и имела золотое сердце; но при этом она была довольно робкой, так что поначалу было проще с ее сестрой Татьяной, намного более общительной. Мария была воплощением доброты и доброжелательности; но самой забавной была Анастасия; она всегда была полна проказ.

«Анастасия — наш семейный клоун!» — однажды со смехом сказал моей матери император.

Все четыре девочки были в высшей степени русскими, и их мучила сама мысль о том, чтобы выйти замуж за пределы страны. Каждый раз, когда поднимался вопрос о браке с членом зарубежного королевского дома, Ольга умоляла родителей всерьез не думать об этом, так как она хочет остаться в России. Все они обожали своих родителей, и каждый раз, когда я их видела, я снова чувствовала себя в счастливой, дружной, очень русской семье.

…

Весной я стала фрейлиной их величеств, двух императриц. Этот титул не подразумевает никаких обязанностей, кроме присутствия два раза в год на официальных приемах. Как внешний знак пожалованной почести, фрейлина надевает в официальных случаях бриллиантовые инициалы их величеств, закрепленные на голубой ленте ордена Св. Андрея. Во фрейлины принимали обычнов дни именин вдовствующей и молодой императриц. Именины императрицы Александры были шестого мая, а так как мой день рождения четвертого, я, к своему удивлению, получила шифр в качестве подарка на день рождения на два дня раньше срока — что было небольшим, но, по-моему, значительным примером доброты и вдумчивости императрицы.

Мы провели следующее лето в Ивне, а осенью я снова поехала в Крым, где опять встретила своего будущего мужа и стала его невестой. Я также снова начала, сперва, правда, с неохотой, принимать участие в праздниках — «выезжать», как это называлось.

В Ялте императрица организовала благотворительный базар и сама с четырьмя дочерьми торговала за прилавком. Толпы людей всех сортов и положений заполонили комнату, всем желающим было разрешено войти, и так как каждый, естественно, хотел купить что-нибудь из рук самой императрицы, она лихорадочно трудилась в течение нескольких дней распродажи.

Я с изумлением увидела, какой оживленной и довольной она выглядела назло великой усталости. Все, что продавалось с ее прилавка, было сделано или лично ей, или ее детьми, а они работали месяцами перед базаром. Так как я торговала за тем же прилавком, я могла видеть всех людей, которые толпились вокруг него (среди них несколько крестьян), и особенно помню одну старуху, которая поймала руку императрицы и с благоговением поцеловала.

«Я всю жизнь мечтала увидеть вас, — сказала она, — и вот вы, наконец-то — дайте на вас насмотреться! Денег на покупки у меня нет, но я хотела вас видеть. Вот Господь и даровал мне эту радость. Храни вас Бог и всю вашу семью».

Вскоре после благотворительного базара княгиня Барятинская организовала представление в пользу неких благотворительных нужд. Это должна была быть пьеса, сопровождаемая живыми картинами. Мы с Татой приняли участие и в том, и в другом. Сюжет пьесы был следующим: в старинном заброшенном дворце старые портреты оживают в ночь, когда потомок его настоящих владельцев возвращается в родовое имение. Эта тема предоставляла широкий простор для демонстрации различных возможностей. Одни актеры пели, другие читали стихи, мы с Татой танцевали менуэт.

Репетиции нас очень волновали и радовали, в основном потому, что представление должно было состояться в настоящем театре, и мы знали, что собиралась присутствовать не только вся Ялта, но и императорская семья.

Наконец наступил вечер выступления, и все мы исполнились лихорадочного ожидания. Через маленькую дырку в занавесе мы видели, как народ хлынул в дом. Вскоре все ложи и кресла были заняты, стоял непрерывный гул голосов, обмен приветствиями, кивками и улыбками, пока не наступила внезапная тишина и весь зал не встал — император вошел в ложу в сопровождении четырех дочерей.
Почти сразу же поднялся занавес. Некоторые актеры страшно нервничали, и одна девушка, которая должна была петь, с трудом контролировала свой голос, так что первый звук, который ей удалось издать, был нелепым коротким писком.
Я видела, как император предупреждающе положил палец на колено своей старшей дочери, поскольку ее разбирало безудержное хихиканье. Она сразу же снова сделала серьезное лицо.

Когда пришла наша очередь, и газовая драпировка, которая скрывала нас из виду, бесшумно заскользила в сторону, и первые аккорды «Менуэта» Моцарта поплыли по воздуху, я почувствовала, что приросла к месту, и почти пожелала, чтобы сцена открылась у меня под ногами и поглотила меня. Мое сердце билось так громко, что мне казалось — оно заглушает музыку. Все же мы ухитрились выйти из нашей рамы и начать танец.

Когда он закончился, император хлопал и с улыбкой кивал в ответ на наш глубокий реверанс. Дом огласился единодушными аплодисментами. Но мы были разочарованы тем, что император не просил повторить наш танец. Мы видели, что молодые великие княжны обратили вопросительные взгляды на своего отца, который наклонился и с улыбкой говорил им что-то. Позже они сказали нам, что император заметил, как дрожали наши колени во время выступления, и, хотя танец ему понравился, у него не хватило духа заставить нас пройти через это еще раз.

На Рождество мы опять были дома, и начались приготовления к моей свадьбе. Я настаивала, потому что никогда не видела смысла в долгих помолвках, и моя мама согласилась, чтобы свадьба состоялась перед Великим постом. Жених приходил ко мне каждый день, как было принято, посылал мне огромные корзины с цветами — и, за всеми своими хлопотами, я не больше, чем любая другая девушка в Европе, предполагала, что 1914 год должен надолго запомниться по страшным причинам. Прямо перед моей свадьбой тетя дала костюмированный бал для меня в Санкт-Петербурге. Это был последний бал, на котором я танцевала перед ужасной, затяжной катастрофой войны и революции.

По старинной русской традиции и жениху, и невесте полагается иметь двух друзей, мужчину и женщину, изображающих их родителей, для благословения перед браком и помощи во время свадьбы. Этих псевдородителей следовало выбирать из людей, не состоящих в близком родстве между собой, и они не могли быть супругами. Первоначально настоящим отцу и матери даже не разрешалось присутствовать на свадьбе, чтобы помолвленная пара чувствовала себя свободной от груза сыновьего почтения и, соответственно, честно отвечала на вопрос священника о желании брака с человеком, которого выбрали родители.

Несмотря на утрату реального смысла, традиция сохранилась, и, по случаю моей свадьбы, царь и императрица оба выразили желание дать благословение моему жениху — но добавили с улыбкой, что, так как мужу и жене не разрешено давать его вдвоем, он должен будет выбрать между ними. Это, конечно, очень нас смутило, и Павел сказал, что он хотел бы получить благословение обоих их величеств, но, раз это невозможно, он просит ее величество стать его посаженной матерью. Великий князь Александр согласился выступить в качестве его «отца».

Свадьба была назначена на два тридцать пополудни. Павел должен был идти сначала во дворец, чтобы получить благословение ее величества, а оттуда — в церковь, где, по древней традиции, ему следовало вручить букет белых цветов своему шаферу, который бы принес их мне в знак того, что мой суженый меня дожидается.

Утром мне принесли пакет; в нем была золотая лампада в виде трех императорских орлов, поддерживающих крыльями розовую хрустальную чашу. В записке от великой княжны Татьяны говорилось, что это подарок мне от императрицы — она желала, чтобы лампаду зажгли перед иконой, которой она собиралась благословить моего будущего мужа.

Две мои замужние сестры с мужьями тоже прибыли из Санкт-Петербурга утром, и в доме царило огромное волнение. Однако я сумела сбегать на квартиру моего брата, который был сильно простужен. И он, и я были ужасно расстроены тем, что он не сможет присутствовать на моей свадьбе и особенно тем, что он не сможет быть шафером, и до последней минуты мы надеялись, что доктор разрешит ему прийти.

В два часа я была одета, фата приколота к волосам; оставалось только ждать. В два тридцать прибыл брат Павла, выступавший в роли шафера, с букетом белой сирени и роз; но он сказал, что нам придется подождать немного дольше, чтобы дать царской семье время приехать в церковь раньше меня. Когда пришло сообщение, что их величества выехали в церковь, одна из моих теть дала традиционное благословение, мать благословляла и целовала меня снова и снова, я села в машину с тетей и поехала в Феодоровский собор. Был сильный снегопад.

Один из кузенов, который должен был проводить меня к жениху, встретил меня на лестнице и повел в храм. Хор пел приветственный псалом. Я совершенно успокоилась, и, даже не поворачивая головы, замечала, казалось, каждую деталь. Павел, мой жених, один стоял в середине. Справа от него стояли их величества, четыре их дочери и еще несколько членов императорской семьи.

Царь надел форму Гвардейского Экипажа, к которому принадлежал Павел. Я поймала взгляд маленького царевича, который улыбался, выглядывая из-за цветов, украшавших место царской семьи в церкви; там была и огромная толпа родственников и друзей.

Затем священник подошел ко мне, соединил наши с Павлом руки, подвел нас к центру храма, и церемония началась.

Свадебная служба состоит из двух частей, обручения и венчания. Прежде первая часть имела место сразу после помолвки и была довольно независима от венчания; так может быть и сейчас, но, как правило, две церемонии объединяются. Во время молитвы на обручение пара обменивается кольцами; в нашей церкви и муж, и жена должны носить обручальные кольца, причем на правой руке.

После обручения священник подвел нас ближе к алтарю, на отрез розового атласа, который символизирует жизнь, что мы должны пройти рука об руку, и на нем мы стояли всю оставшуюся часть церемонии. Суеверие гласит, что тот, кто ступит на него первым, будет главенствовать в семейной жизни, и большинство женихов делают галантную паузу, чтобы дать невесте шагнуть первой.

Во время венчания над головами жениха и невесты держат венцы как символ Божьего благословения. Венцы должны быть надеты во время церемонии, но обычно они так тяжелы, что шаферы по очереди держат их над головами жениха и невесты. Следовательно, их всегда несколько. А у нас было по восемь для каждого. Так как мой брат был болен, моим первым шафером стал великий князь Дмитрий.

В нашей церкви все должны стоять в течение службы, за исключением слабых и больных, у нас есть стулья вдоль стен, которые можно взять при необходимости, но скамей нет. Садятся очень редко.Мы так привыкли к этому с детства, что можем стоять в церкви часами, не испытывая ни малейшей усталости.

Позже мама рассказала мне, что на моей свадьбе ее эмоциональное возбуждение, должно быть, стало заметным, потому что императрица, которая смотрела на нее с сочувствием, жестом пригласила ее сесть. Моя мать поклонилась, но покачала головой — она и подумать не могла занять место, в то время как императрица стояла. Царь, который следил за этой маленькой сценой, сразу ушел и принес стул для императрицы, которая затем с улыбкой пригласила мою мать последовать ее примеру и сесть, что мама с радостью и сделала.

Свадебная церемония завершается пением «Тебе, Бога, хвалим», а затем друзья и родственники могут поздравить новобрачных. Русские мужчины целуют, а не пожимают руку замужней дамы, и я почувствовала себя очень важной матроной, принимая эту дань моему новому положению. Однако в тот день мне была оказана совсем уж неожиданная честь. Как только я опустилась в глубоком реверансе перед императором, он любезным и непосредственным движением поднял мои пальцы к своим губам. Затем он привлек к себе Павла и расцеловал его.

Мы с мужем вместе поехали домой из церкви, и, когда мы вошли в гостиную, там стояли императрица и великий князь Александр, держа в руках традиционный большой черный каравай, увенчанный серебряным блюдцем с солью — символы благополучия и процветания. Позади них стоял император с детьми. Мы опустились на колени, чтобы получить благословение святой иконой, которую затем передали моему мужу вместе с хлебом-солью.

Когда императорская семья уехала, мы отправились приветствовать других гостей, и спустя несколько часов, после очередного визита к моему брату, уехали в заграничное путешествие.

Офицеру не полагалось брать большой отпуск, так что нам пришлось довольствоваться двадцатью восьмью днями; но мы были счастливы, и эти несколько недель явились ослепительной компенсацией за мрак надвигающихся лет.

…

Экипаж линкоров был полон, так что все офицеры и матросы с императорских яхт поневоле остались не у дел; но они тоже рвались на войну, и вскоре в отсутствие кораблей им дан был приказ сформировать два батальона для борьбы на суше.

Так что в дождливую ночь начала сентября мне пришлось сказать «прощай» своему мужу. Перед его отъездом великая княжна Ольга дала каждому из нас по маленькой иконе, которые мы с тех пор всегда носили. Это единственное материальное напоминание о царской семье, которое нам удалось сохранить в годы революции.

…

В январе 1917 у мужа начались проблемы с сердцем, и его вернули с фронта в Санкт-Петербург - точнее, Петроград. После осмотра врачебной комиссией в Морском госпитале ему было предписано уехать на два месяца на лечение на водный курорт Кавказа.

Перед отъездом мы были приглашены провести вечер с императрицей и ее детьми. Я какое-то время их не видела и нашла большую перемену в великом князе Алексее. Когда я последний раз была во дворце, императрица приняла меня в одной из детских, и царевича прикатили туда в его постели.

Он тогда оправлялся от одного из приступов своей ужасной болезни и выглядел очень худым и бледным. Все пытались развеселить его, и трогательна была нежная забота, с которой его сестры играли и ухаживали за ним. Императрица вязала что-то для комитета великой княжны Татьяны и время от времени улыбалась сыну, хотя ее глаза не теряли грустного и озабоченного выражения.

Но таким, как в этот раз, я великого князя Алексея никогда раньше не видела. Он заметно подрос, прозрачность исчезла из его лица, у него были румяные щеки и по-настоящему здоровый вид. Каждый раз, когда императрица смотрела на него, ее лицо озарялось счастливой улыбкой.

Царевич все время держался рядом с ней, целовал ее лицо и руки время от времени, гладил волосы. Эта картина тесно сплоченной, счастливой семьи навсегда останется в моей памяти. Тогда я видела их в последний раз.

…

Рождество и Новый год в 1918 году прошли грустно, но довольно спокойно. Я была подавлена, но счастлива была получить длинное письмо от великой княжны Татьяны из сибирского города Тобольска, куда была сослана царская семья.

В нем она говорила, как счастливы все они были услышать о нас (я писала из Севастополя); что в мыслях и молитвах они всегда с нами; что наша фотография висит на стене возле ее кровати среди снимков ближайших друзей и родственников. Она также рассказала мне, как, с детства приученные к спорту, они страдали от недостатка упражнений, поскольку там был двор всего лишь двадцать на сорок футов для прогулок. Она предупреждала меня, что комиссариат читает все письма, которые они получают, прежде чем отдать им, и спрашивала меня, получила ли я письмо ее сестры Ольги. Я не получила; но даже сейчас у меня осталась слабая надежда найти его по тому адресу, на который, как я знаю, оно было послано. Это будет моя единственная память о прошлом, вместе с маленьким образком, ибо все остальное было потеряно.

…

За два дня до убийства царской семьи, давно уже лишенной такого утешения, священнику было разрешено отслужить Литургию в их тюрьме. Он рассказывал позднее, как глубоко был впечатлен высотой духа, которой достигла семья. Он сказал, что чувствовал: они уже не принадлежат этому миру.
Образом тех, кого я потеряла в эти трагические годы, тех, кто показал мне, как жить, страдать и умирать с непоколебимой верой в Бога, мужеством и милосердием, я хочу закончить свой рассказ.
Память о них будет всегда помогать мне на том пути, которым я по-прежнему иду.