Святоотеческая иконология. Гностическая космология и учение церкви о творении Космологическое и антропологическое учение преподобного иоанна дамаскина

Для Московской Руси характерно внимание к известному византийскому мыслителю, продолжавшему традиции Аристотеля и создавшего стройную систему христианской философии – Иоанну Дамаскину.

О жизни Иоанна Дамаскина (ок. 675–749) известно немного. Он происходил из христианской семьи, жившей на Ближнем Востоке. Его блестящая карьера при дворе халифа в Дамаске оборвалась, когда Иоанн, отпустив на волю всех своих рабов, удалился в монастырь св. Саввы в Палестине. В 734 г. он был рукоположен в сан священника.

Сочинения Иоанна написаны по-гречески, в прекрасном византийском стиле. Ему принадлежит трактат «Источник знания». Который состоит из трех частей: 1) «Диалектика», в которой излагается учение Аристотеля; 2) «Список ересей»; 3) «Точное изложение православной веры». Третья часть представляет собой по сути первый опыт систематического изложения христианского богословия и философии. Она в Х в. была переведена на славянский язык, а в XII в. на латынь. Так же им написаны: «Три слова против порицающих иконы», «Священные параллели», несколько полемических сочинений против монофизитов, несториан и манихеев, церковные песнопения, др.

Иоанн Дамаскин попытался систематизировать накопленный Византией опыт, подвести итог выработанным положениям. В этом начинании он опирался на более ранние подобные эксперименты: «Строматы» Кирилла Александрийского, «О началах» Оригена, «Катехизические поучения» Кирилла Иерусалимского, «Великое огласительное слово» Григория Нисского. Наибольшее влияние на него оказали каппадокийцы и Дионисий Ареопагит. Сочинения Иоанна Дамаскина уже в XI в. переводились, тогда, правда, лишь фрагментарно. Позже переводы были обновлены и расширены. Комментарии русских мыслителей свидетельствуют, что учение Иоанна Дамаскина воспринималось как пример построения системы, образец ясности мышления и четкости изложения. Его сочинения давали необходимые знания для понимания не только истин Священного Писания, но и различных наук, освещали основные философские понятия и термины, помогали усвоению начал всякого «смыслообразования» и «смыслоразличения», постижению законов соотношения и соподчинения «смыслов», что позволяло читателю перейти к высшей ступени познания – учению «о смысле смысла и начале начал» (как это формулируется в большинстве русских переводов).

Иоанн Дамаскин начинает построение своей концепции с исповедания непостижимости Бога и изначально определяет пределы познания «пределами вечными», границами Откровения и Священного Предания: «Однакожъ, Богъ не оставилъ насъ въ совершенномъ невьдьнiи. Ибо знанiе того, что Богъ существуетъ, Имъ естественнымъ образомъ всьяно во всьхъ. И сама тварь, и какъ ея непрерывное продолженiе, такъ и управленiе возвьщаютъ о величiи божественной Природы. Также и соотвьтственно той степени, въ какой мы можемъ постигать, Онъ открылъ знанiе о Себь: прежде чрезъ законъ и Пророковъ, а потомъ и чрезъ единородного Сына Своего, Господа и Бога, и Спасителя нашего Iисуса Христа... как знающiй все и заботящiся о полезномъ для каждаго, Онъ открылъ то, что узнать намъ было полезно; а что именно превышало наши силы и разумьнiе, о том умолчалъ» (Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 1992. С. 74). И при этом не все, что в принципе познаваемо, выразимо словами, не для всего возможно подобрать подходящие и правильные понятия, и даже те, что уже закрепились в богословии или философии, не до конца раскрывают смысл обозначаемого: «...изъ относящагося къ ученiю о Богь и воплощенiи какъ не все неизреченно, такъ и не все можетъ быть выражено рьчью; и не все недоступно познанiю, и не все доступно ему; и одно есть то, что можно познать, и другое – то, что можно выразить рьчью, подобно тому какъ одно есть говорить и другое – познавать. Поэтому многое изъ... мыслимаго о Богь не можетъ быть соотвьтственнымъ образомъ выражено» (там же. С. 75). Но все же Бог дает человеку возможность иметь представление о Себе. Это в первую очередь Священное Писание и Священное Предание, а во вторую очередь окружающий человека мир, который не только является творением Бога, но и содержит отображение Создателя в себе. Следовательно, изучая мир, человек, по возможности, постигает и Творца. Кроме того, знание о существовании Бога «всеено» в человека изначально. Но если понимание того, что Бог есть, понятно человеку, то что Он «по существу» и «по природе» – непостижимо. Иоанн Дамаскин использует приобретенный уже византийским богословием опыт апофатического и катафатического познания: «Сказать о Богь, что Онъ есть по существу, невозможно. Скорье, более свойственно говорить о Немъ чрезъ удаленiе всего. Ибо Онъ не есть что либо изъ сущаго: не какъ не сущiй, но какъ сущiй выше всего, что существуетъ, и выше самого бытiя. Ибо, если знанiя вращаются около того, что существуетъ, то что превышаетъ знанiе, во всякомъ случаь, будетъ выше и дьйствительности. И наоборотъ, то что превышаетъ дьйствительность, выше и знанiя.

Божество безпредьльно и непостижимо. И только это одно: беспредьльность и непостижимость въ Немъ – постижимо. А что говоримъ о Богь утвердительно, показываетъ не природу Его, а то, что – около природы. Назовешь ли ты Его благимъ... или чьмъ бы то ни было другимъ, ты скажешь не о природь Бога, но о томъ, что – около природы. Также нькоторое, что о Богь говорится утвердительно, имьетъ значение превосходнаго отрицанiя; какъ напримеръ говоря о мракь въ отношенiи къ Богу, мы разумьемъ не мракъ, но то, что не есть свьтъ, а – выше свьта...» (там же. С. 80–81). Через сопоставление возможных положительных и отрицательных утверждений Иоанн рассматривает имеющиеся представления о Боге, мире и человеке.

Русские авторы, воспроизводя подобные рассуждения Иоанна Дамаскина (например, митрополит Даниил, Андрей Курбский или неизвестный автор популярного трактата «О небеси»), также подчеркивали, что высшая цель познания – познание Бога, средствами которого являются катафатический и апофатический методы, изложенные Иоанном. Само же сочинение Дамаскина воспринималось как учебное пособие, помогающее найти правильные пути познания. Отечественных мыслителей привлекала также черта мировоззрения Иоанна, о которой сказано во всех комментариях к тексту, а именно – нерасторжимость философии и христианской теологии. Многие ответы на свои вопросы, относящиеся к философскому знанию, русские книжники находили в произведениях Иоанна Дамаскина. Его определения философии, исследование ее пределов оставались классическими для всего русского средневековья, но особый интерес к ним проявился в Московской Руси.

Наиболее часто на авторитет Иоанна Дамаскина отечественные мыслители ссылались в дискуссиях о философии. Переводная и оригинальная литература полна цитатами из Иоанна и комментариями его высказываний. Всегда воспроизводилась в русских текстах следующая схема Иоанна: философия – полезная дисциплина, так как находит синтез наук божественных и человеческих («земных»), что, с одной стороны, сближает обе природы, присущие человеку, а с другой стороны – дает более широкие возможности для разума человека. Русские мыслители в течение всего средневековья самым активным образом использовали определения философии, данные Иоанном: 1) «Философиа есть разум сущих, по ему же суща суть, сиречь разум сущих естьства», то есть философия есть познание сущего, его природы; 2) «И паки философиа есть разум божественных же и человеческых, сиречь видимых же и не видимых», то есть познание мира духовного, а также и материального; 3) «Философиа паки есть поучение смерти, произволителной же и естьственой», то есть мыслитель, исследующий начала и последствия вещей и явлений, более других людей должен помнить о конечности всего сущего; 4) «Философиа есть уподобление к Богу», то есть уподобление должно привести от ограничивающего суъективизма, присущего индивиду, к безграничности и объективности при оценке бытия, а также к настойчивому стремлению к нравственному идеалу в поведении и познании; 5) «Философиа есть хитростем и художьством, ибо философиа есть начало всякой хитрости, тоя бо всяка хитрость обретается и всяко художьство», то есть философия есть наука наук, вмещающая в себя различные области знания и методы, используемые различными дисциплинами; 6) «Философиа паки есть любление премудрости, премудрость же истиннаа Бог есть, и убо любовь, яже к Богу, сия есть истинная философиа», то есть, как комментируется данный фрагмент в тексте, философия есть путь приобретения Божественной Премудрости, есть путь «научения» любви к Богу.

Разделяется же философия на две составляющие и взаимозависимые части: теоретическую («зрительную») и практическую («деятельную»). В свою очередь, теоретическая философия состоит из трех разделов: богословия («богословное»), естествознания («естьствьное»), математики («учителное»). Практическая же философия делилась на политику («градное»), этику («обычаиное») и экономику («домостроительное»).

Под «диалектикой» Иоанном Дамаскиным понимается умение вести диалог, спор, беседу. Этот метод наиболее приемлем для философии, так как она соединяет различное, а диалог – лучшее средство найти единое, которое скрыто, но которого не может не быть.

Данные высказывания Иоанна Дамаскина были не просто популярны, они легли в основу древнерусской мудрости. Подобное понимание философии является основным для русских мыслителей, именно апеллируя к нему, они искали подтверждения своим концепциям, им проверяли воззрения современников.

Как уже отмечалось, в сочинениях Иоанна Дамаскина отечественных книжников привлекали рассуждения о философии. Фактически определения философии Иоанна Дамаскина вошли в большинство текстов Московской Руси, даже самых различных по содержанию. Например, «Диалектика» Иоанна Дамаскина ясно прочитывается в «Послесловии» Петра Мстиславца к Псалтыри 1576 г. (1-я глава «Диалектики»), в сборнике «Златая цепь» (2–4-я главы «Диалектики» – «О разуме», «О мысли», «О философии»), в «Великих Четьи-Минеях» (2–4-я главы «Диалектики»), в космологическом трактате «О небеси», в «Хронографе 1512г.», в многочисленных азбуковниках. Их не просто цитировали, но пытались переосмыслить и дополнить. Например, митрополит Даниил дополнил текст «Диалектики», точнее говоря – главу «О философии», тремя определениями философии, выдержанными в монашеско-аскетическом духе, отражавшем общий для Московской Руси интерес к мистической и аскетической литературе, в основном – современной.

В Московской Руси воспроизводились шесть известных еще с киевского периода определений философии, данных Иоанном Дамаскиным. Но и они получили дальнейшее развитие. К примеру, в своей рукописи (ГИМ, Хлуд., № 60) Андрей Курбский в традиционную схему Дамаскина, в соответствии с латинской традицией семи свободных наук, включил дополнительную расшифровку математики как совокупности квадриума, состоящего из музыки, арифметики, геометрии, астрономии.

На основе сочинений Иоанна Дамаскина в Московской Руси создаются произведения, специально посвященные философии. Например, концепция Иоанна Дамаскина подверглась определенной переработке в XVI в. под пером московского митрополита Даниила – одного из интереснейших мыслителей, полемистов, философов своего времени – в сочинении «О философии внимай разумно, да не погрешиши» (ГБЛ, Волок., № 490). Кроме того, что расширены определения философии, о которых мы уже упоминали, сам текст увеличен более чем в два раза за счет благочестивых сентенций в нравственно-аскетическом плане. Показательно само начало текста: «В посте и в жажди, и в воздержании и в чистоте и целомудрии и в упразнении и в безмлъвии и болезньми и труды и молитвами и слезами и с страхом Божими начало положим. Философиа любомудрие по словеньскому тлъкуется языку. Философиа Божие дело есть и мысль непрестанаа к Богу...» (Цит. по рукописи: ГБЛ, Волок., № 490. Л. 10 об. – 12 об.).

Даниил разделяет «плотское мудрование» и «мудрость духовную», рассматривает познание в областях их, но ясно подчеркивает, что истину можно найти лишь через «мудрость духовную». Текст Даниила более экспрессивен и эмоционален, чем текст Иоанна Дамаскина. Он страстно призывает: «Всяческии потщимся духовно жити и духовно любопремудрьствовати, и душеполезнаа и спасенаа творити, и глаголати, и съветовати, и поминати, в прилично и в подобно время, в мнозе смиреномудрии и умилении, к душевнеи ползе и спасению, сиа есть истиннаа философиа» (там же. Л. 10. об. – 12 об.).

Через сочинения Иоанна Дамаскина русские мыслители знакомились и с наукой, вызывавшей большой интерес с XVI-XVII вв. в Московской Руси, – логикой. Большой вклад в изучение и пропагандирование ее внес Андрей Курбский. К переводу третьей части «Диалектики» Иоанна Дамаскина им был написан «Сказ о логике», а также была переведена (с его личными комментариями) и присоединена статья «От другие диалектики Иоанна Спанъинбергера о силогизме вытолкована», представляющая собой переработанную часть сочинения «Erotemata trivii» немецкого автора Иоганна Спаненберга, ученика Мартина Лютера.

Андрей Курбский в своих рассуждениях по поводу Иоанна Дамаскина и науки логики говорит о необходимости совершенствования «средств и орудий» познания, о пользе развития и тренировки разума, что возможно через изучение законов логики и постоянное их использование в различных дисциплинах и даже искусствах. Особенно он сосредоточился на рассмотрении силлогизмов, подчеркивая, что далеко не всегда следование законам логики может привести к истинным, с точки зрения веры, выводам. Для этого необходимо дальнейшее развитие науки, ее уточнение. В таком случае логику можно будет использовать и для борьбы с «неправильными» мыслями и выводами, борьбы с противниками истины, указывая на их логические промахи и ошибки.

Так же как и каппадокийцев, Иоанна Дамаскина волновала тема человека. Человек сотворен из двух природ, чем объясняется его двойственность: «Богъ своими руками творитъ человька и изъ видимой, и невидимой природы какъ по Своему образу, так и подобiю: тьло образовавъ изъ земли, душу же, одаренную разумомъ и умомъ, давъ ему посредствомъ Своего вдуновенiя, что, именно, конечно, мы и назвываемъ божественнымъ образомъ; ибо выражение: по образу обозначетъ разумное и одаренное свободною волею» (там же). Человек был сотворен непричастным злу, обладающим многими добродетелями, способностью познавать – таким, что можно было назвать человека «вторым миром», настолько в нем отразилось величие всего творения. Душа человека есть сущность «живая», простая и бестелесная, по природе своей она невидимая, бессмертная, одаренная разумом, умом, не имеющая формы, пользующаяся «возможностями» тела и управляющая им, имеющая волю. Тело состоит из измерения, четырех стихий, что сближает человека с остальным, сотворенным Создателем. Человек имеет пять чувств: зрение, слух, вкус, осязание, обоняние. Душа и тело имеют как общее, так и отличительное друг от друга. «Рассечение» и «течение», изменения – свойственны только телу человека, душе же свойственны благочестие и мышление, общее у души и тела – добродетели (так как принадлежащие душе, осуществляются они только с помощью тела).

Подобными рассуждениями полон и «Шестиднев Афанасия Холмогорского», особенно та часть, в которой рассматривается соотношение души и тела человека: «Тело же души глаголет, яко орудие и служительницу или яко конь и колесницу всаднику... В ней же зрится пять чювств: зрение, обоняние, вкушение, осязание, слух. Ими же, яко оконцы или скважнями или паки дверцами принимающи, душа разумевает и ощущает телесная и видимая. Безтелесная же не сими, но умом, и мыслию, и прочими своими чювствы душевными гадательствует. Тело же душею оживотворяется и со душею спряжено есть» (Шестиднев Афанасия Холмогорского... С. 186).

Иоанн Дамаскин разделяет душу на разумную и неразумную части, при этом первая властвует над второй. В свою очередь неразумная составляющая разделяется на ту часть, которая непослушна разуму, и ту, которая повинуется разуму. Первая из них есть «жизненная сила», которая способствует образованию, возрастанию тела, подчиняется природе. Послушная же разуму разделяется на силы раздражения и вожделения, которые обеспечивают душе впечатления от внешних объектов.

В связи с той частью души, которая способна воспринимать материальные предметы, Иоанн Дамаскин говорит о чувствах человека, которые также направлены на познание. На основании этих доводов Иоанна Андрей Курбский развивал свою концепцию о «естественности разума», в которой утверждал, что только через восприятие, «слияние» с природой, миром, окружающим человека, возможно получить естественные импульсы к познанию, а также проверить, «соотнести» познанное с реальностью, а позже использовать практически (См.: Курбский А. М. Сочинения // Русская историческая библиотека. СПб., 1914. Т. 31).

И самого Иоанна Дамаскина, и русских мыслителей больше привлекает исследование первой части души – разумной. В ней и содержится ум – врожденная сила, не связанная с чувствами. К этой части души относится способность мыслить, которая подробно рассматривается Иоанном: «Мыслительной способности свойственны и рьшенiя, и... побужденiя, направляющiя къ дьйствiю... особенно же: и разсужденiя о тьхъ вещахъ, которыя постигаются только умомъ, и добродьтели, и науки, и основанiя искусствъ, и совьтованiе, свободный выборъ. Съ другой стороны, эта способность предсказываетъ намъ будущее и именно через сноведьнiя; способность, которая – одна только... есть истинный даръ прорицанiя. А органомъ ея служитъ среднее углубленiе головного мозга и находящiйся въ немъ жизненный духъ» (Иоанн Дамаскин. Указ. соч. С. 91–92). С мыслительной способностью связаны такие необходимые для познания характеристики, как способность помнить, припоминать, вспоминать.

В свою очередь разумная часть души подразделяется Иоанном на «внутреннее слово» и «произносимое слово». Первое «...есть движенiе души, происходящее въ той части, которая разсуждаетъ, безъ какого либо восклицанiя; посему часто, и молча, мы вполнь излагаемъ въ себь самихъ рьчь... Поэтому преимущественно мы всь и разумны» (там же. С. 93), второе «...получаетъ свою силу въ звукь и разговорахъ, то есть, то слово, которое произносится языкомъ и устами... и оно есть вьстникъ мысли. Поэтому же и называемся одаренными способностью рьчи» (там же).

Бог, по мнению Дамаскина, не мог сотворить человека иначе как разумным, ибо не таковым человек не представлял для Создателя бы никакого интереса, да и невозможен был бы приход Иисуса Христа, если бы человек не обладал разумом. Но ум дан человеку и для дальнейшего развития уже им самим, примером чего является развитие мудрости, наук, искусств.

Вопрос о том, что представляет собой ум человека, интересовал Андрея Курбского. Он еще более развивает разделение разумной души, чем это можно видеть у Иоанна Дамаскина. В уме человека сходятся две природы – человеческая и Божественная, связь между ними нестабильная (этим объясняется тот факт, что многие быстро утрачивают в себе способность соотносить свои знания с Божественным Писанием). Божественная часть ума рассуждает о Всевышнем и других невидимых силах и явлениях, а так как она оторвана от ощущений, то именно она способна к мистическому созерцанию, высшим истинам. Вторая же часть души разумной – «делательная» часть ума – имеет практическую направленность и исследует вопросы более земные (что у Курбского почти тождественно «простым»), дает рекомендации в повседневной жизни.

Разделение души в концепции Иоанна Дамаскина, отражающее разделение двух природ в человеке, ведет к четкому разграничению чувственного и рационального познания и, как следствие, утверждению неадекватности суждений об одном и том же предмете, высказанное тем и другим. Это происходит из-за того, что чувственное познание исходит из того, каков этот предмет в действительности, а рациональное – каков этот предмет в «умственном» представлении. Подобное относится к большей части того, с чем сталкивается и что познает человек. Хотя есть и исключения: оба типа высказываний тождественны, когда речь идет о сфере «умственных» предметов, так как понятия, в них выраженные, пребывают в нашей душе изначально.

В целом можно отметить, что сочинения Иоанна Дамаскина привлекали русских книжников своей идеей построения системы, четкой и ясной, а также тем, что в них можно было почерпнуть различную информацию о проблемах познания, которые все более начинают интересовать отечественных мыслителей с начала XVI в. Также необходимо отметить, что для русских авторов Иоанн Дамаскин часто является примером развития патристики, столь привлекательной для средневековой Руси.

О. Б. Ионайтис

(Пример церковно-отеческой антропологии)

С понятием антропологии в богословской литературе соединяется обыкновенно отвлеченное учение о природе человека: о душе и теле, их взаимоотношении, силах и способностях и пр. Это учение мы назвали бы формальной антропологией. Такую по преимуществу антропологию можно видеть в монографиях немецких богословов . Однако, совершенно напрасно у них не затрагивается или очень мало затрагивается материальная сторона антропологии. Т.е. учение о тех живых, конкретных формах греховного и благодатного состояния человека, с которыми нераздельно слита и в которых только и может проявляться человеческая природа. Эту сторону антропологии, более интересную и живую, мы бы назвали материальной антропологией.

Обращаясь к Отцам Церкви, у одних из них мы видим более развитую формальную сторону антропологии; таково, например, единственное в своем роде сочинение Немезия «О природе человека», антропологические трактаты Григория Нисского и др. Отцов. Тогда как у Макария Египетского, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова , да и у всех почти аскетов преимущественное внимание уделено той стороне антропологии, которую мы назвали материальною. Между тем в св. Иоанна Дамаскина мы находим редкое и счастливое сочетание двух этих сторон. Вопросы формальной антропологии нашли у него видное место в его знаменитой системе догматики: «Точном изложении православной веры» (особенно во 2-й книге). Для материальной же антропологии обильное содержание можно черпать из его Октоиха, канонов и других песнопений.

Но как первое произведение соткано, по выражению Крумбахера, из отдельных изречений Отцов , так и в отношении к канонам и Октоиху, значительная часть коего, несомненно, принадлежит Иоанну , Дамаскин может быть назван автором не в строгом смысле: здесь также можно предположить пользование со стороны Дамаскина ранее существовавшим литургическим материалом. По крайней мере, для праздничных канонов Иоанн, несомненно, делал некоторые заимствования из отеческих слов и бесед . Тем не менее для песнопений своих Дамаскин все же по преимуществу остается творцом, а не компилятором, как для Догматики. Таким образом, темой настоящего очерка будет не антропология собственно Иоанна Дамаскина , но скорее церковно-отеческая антропология по творениям последнего . При изложении своего предмета мы будем держаться намеченного уже нами деления антропологии на формальную и материальную.

Приступая к изложению формальной антропологии Дамаскина, надо наперед сознаться, что она не представляет собою особенно живого интереса. Давая краткое определение человека. Как животного разумного смертного, причастного уму и знанию , Дамаскин говорит, что человек, как созданный по образу Божию, представляет собою малую, но драгоценнейшую из всех тварей Божиих . У него же мы читаем прекрасные слова Григория Богослова о том. Что человек, будучи смешение из двух природ, есть образец высшей мудрости и великолепия, некоторая связь видимой и невидимой природы , второй мир: малый в великом, другой Ангел, зритель видимой твари, таинник умосозерцаемого творения, царь всего находящегося на земле, подчиненный горнему Царю, земной и небесный, преходящий и безсмертный, видимый и умопостигаемый, средний между величием и ничтожеством , в одно и то же время дух и плоть, однако вследствие своего тяготения к Богу делающийся богом . Если же человек – другой Ангел, то и назначение его есть «дело Ангелов: неусыпно и непрестанного воспевать хвалы Творцу и наслаждаться Его созерцанием» . По мысли Творца, человек посредством всех тварей должен был возвыситься к Нему и от всего собрать себе один плод: Бога, Который есть истинная жизнь .

В учении о составе природы человека мы не встречает у Дамаскина колебаний. Везде он держится дихотомии: «человек двойной» , он «создан с двоякою природою» , душа и тело составляют всего человека . Учение ап. Павла о духе, как третьей составной части человека, в Иоанн, сходно отчасти с Иринеем Лионским, но главным образом следую Златоусту, объясняет в смысле дара Духа Святого, подаваемого в крещении . Если же некоторые Отцов считали иногда ум самостоятельною частью , то Дамаскин вместе с Максимом исповедником называет ум не иным по сравнению с душою, но чистейшею частию ея . Насчитывая в одном месте целых 12 видов соединения, связь души и теля Дамаскин определяет термином χατὰ σύνθεσιν , который, указывая на тесное сожитие души и тела, отмечает в природе человека параллелизм психо-физических явлений . Говоря образно, что душа покрывает плотию, как завесою и покровом , в более точном определении образа соединения души и тела св. Отец, руководствуясь Немезием и близко к учению Григория Нисского , выражается так: «душа соединена с телом -вся со всем, а не часть с частью; и она не объемлется им, но объемлет его, подобно тому как огонь железо» . Вследствие тесного соединения души и тела, им обоим принадлежит целый ряд общих сил, способностей и явлений в жизни человека, подробно перечисляемых Иоанном . Так что душа, например, болезнует и страдает, когда тело бывает разрезываемо ; с другой стороны, и телу усвояется то, что принадлежит собственно душе, как, например, добродетели и пороки . Однако активная роль в этом двойственном союзе принадлежит душе, которая, пользуясь органами тела, как орудием, управляя им и руководя , животворит тело и сообщает ему разумно-свободное движение .

Касаясь специально учения о теле человека, Дамаскин проявляет немало естественно-научных познаний, заимствованных им у Аристотеля, Немезия и других авторов, а также приобретенных через собственное наблюдение. Так Дамаскин излагает принятое в то время Эмпедокло-Гиппократовское учение о четырех стихиях или влагах, из которых сложено тело человека и на которые оно разлагается . У него же мы находим старинное учение о темпераментах, основанное на предшествующем положении учение о строении мозга, о локализации влаг и душевных сил в теле человека и пр. Повторяя учение Аристотеля и Немезия, Дамаскин развивает ту теорию, по которой человек через посредство тела, состоящего из четырех стихий, примыкает к самым низшим формам земного бытия – неодушевленным предметам. Со стороны силы питающей, растительной и производительной он связан с растениями. С животными у него, кроме всего этого, общи еще низшие желания, чувствование и движение. Наконец, «через посредство разума человек соединяется с бестелесными и умопостигаемыми природами» . Разум же всецело уже принадлежит другой высшей стороне человека -душе, которой Дамаскин уделяет гораздо более внимания нежели телу.

Возвращаясь к учению Дамаскина о двухчастном делении душевных сил или способностей, следует отметить, что к первым – познавательным он относит ум (νοῦς ), мышление (διἀυοια или διανοητιχόν ), мнение (δόξα ), воображение и представление (ϕαντασἰα или ϕανταστιχόν ) и чувство (αἴσθησις ). Сюда же должна быть отнесена и память (νευτιχόν ). Ко вторым – желательным силам принадлежит по Дамаскину воля и свободный выбор ( βόυλησις χαὶ προα ί ρεσις ) . В раскрытии учения об исчисленных способностях Дамаскин является наименее самостоятельным. Описывая последовательной развитие, начиная с низших форм, познавательно-мыслительных и свободно-волевых процессов, Иоанн следует Максиму Исповеднику , а касаясь каждой из способностей, предлагает в сокращенном виде учение Немезия . Преимущественное внимание Дамаскина привлекает к себе высшая из познавательных сил – ум, который называется у него, как мы упомянули уже, чистейшею частию души, а равно и прекраснейшею частию человека . Являясь руководящим началом как души, так и плоти , «ум», по учению Иоанна, «находится в средине между Богом и плотию: плотию, как живущий вместе с нею, а Богом, как образ Его» . Оставаясь верным Аристотелю, Дамаскин различает в уме две способности: созерцательную и деятельную . Примыкая же к учению Григория Богослова , первую он называет умом (νοῦς ) в тесном смысле, в вторую словом или разумом (λόγος ) . Наконец, Дамаскин дает здесь еще более частную классификацию, передавая по Немезию стоико-философское учение о делении слова на внутреннее слово (ἐνδιάθετος λόγος ) и произносимое (προϕριχός ) .

С разумно-словесной способностью, по учению Дамаскина, высказанному, впрочем, очень рано – уже у Иустина и Иринея , неразрывно связана у человека свобода воли, потому что «все разумное самовластно» . Разум был бы излишним, если бы он не дан был человеку для обсуждения и свободного выбора . «По необходимости», говорит св. Отец, «свобода решения соединена с разумом, потому что или человек не будет разумным существом, или, будучи разумным, будет господином своих действий и независимым» . В данном случае, равно как и говоря о том, что находится в зависимости от нас и что не в нашей власти, а также н­излагая своеобразное доказательство свободы воли , Дамаскин главным образом пользуется все тем же Немезием .

Как по обще-отеческому учению, выразителем коего можно считать, например, Кирилла Иерусалимского и всех Каппадокийцев , так и по учению Дамаскина, разум и свобода воли являются важнейшими признаками образа Божия в человеке , потому что «по образу», говорит последний, «обозначает разумное (τὸ νοερόν ) и самовластное (αὐτεξούσιον ); выражение же: по подобию – обозначает возможное уподобление Богу чрез добродетель» и в особенности чрез любовь и милосердие . Подобный же образом последнее выражение толкуется у Оригена, Исидора Пелусиота и мн. др. Учение об образе Божием в человеке в прекрасной форме выражено у Дамаскина в одной самогласной стихире. «Почел еси образом Твоим рук Твоих, Слове, создание», говорится в ней: «живописав в вещественном зраце умного существа подобие, его же и причастника мя поставил еси, положив на земли начальствовати тварем самовластием» . Разъясняя, каким образом человек носит в себе подобие умного существа, св. песнописец пишет: «о всяком человеке говорится, что он по образу (Божию), в силу достоинства ума и души, (достоинства) действительно неуловимого, невидимого (ἀθε ώρτον ), безсмертного, свободного, поистине владычественного и творчески-производящего и созидающего (τεχνογονιχὸν χαὶ οἰχοδομιχ όν ) . С другой стороны, уподобляясь блаженному и пресущественному Божеству самовластием и разумно-желательною способностию , человек подобного Богу управляющему вселенной, имеет власть над тем, что находится на земле . И в данном случае Дамаскин примыкает к тому свято-отеческому пониманию образа Божия, представителем коего является Златоуст со своими учениками: Исидором и Феодоритом . Но Дамаскин является, кажется, оригинальным в том случае, когда говорит, что человек, обладая естественною властию над своим телом, как над рабом, более отображает в себе образ Божий, нежели Ангел, потому что последний, не имея тела по природе, лишен и соответствующей власти .

Наконец, еще частнее образ Божий в человеке проявляется в том, что о трехчастностию душе своей изображает Св. Троицу , ибо образ Троицы, по учению Иоанна, мы видим в уме, слове и находящемся в нас дыхании . Высказанная мысль принадлежит бл. Феодориту и отчасти двум Григориям: Богослову и Нисскому . Однако, аргументирует ее Дамаскин довольно самостоятельно. «Как Отец, Который есть Ум», читаем мы у него, «И Сын, Который есть Слово, и Св. Дух суть един , так и ум, и слово, и дух суть один человек» . Ибо подобно тому, как лица Св. Троицы ипостасно различны и в то же время нераздельны, так и ум, и слово, и дух, будучи определенно квалифицированы и тесно объединены в душе человека, «ни чрез соединение не сливается, ни числом не разделяются» . И еще: как слово по природе является вестником ума, дух же обнаружителем слова; так и в Св. Троице «чрез Св. Духа мы узнаем Христа, Сына Божия и Бога, и в Сыне созерцаем Отца» .

Переходя к материальной антропологии, по нашей условной терминологии, мы главным образом будет иметь дела с Дамаскиным, как христианским поэтом и церковным песнописцем. А в этом отношении св. Иоанн, по словам святителя Филарета, «более высок, чем во всех других отношениях; здесь он неподражаем» . В литургических произведениях Дамаскина мы видим несравненно более творчества и самостоятельности, чем во всех других его сочинениях. В то же время богатство и разнообразие мыслей не уступают здесь и красоте формы.

О творении человека св. Иоанн в самогласне поет: «Начаток мне и составь зиждительное Твое бысть повеление: восхотев бо, от невидимого же и видимого жива мя составити естества, от земли тело мое создал еси, да же ми еси душу божественным Твоим и животворящим вдохновением"… Подчеркивая неправоту мнения Оригена , Дамаскин говорит об одновременном сотворении души и тела . В частности о творении тела человеческого Дамаскин замечает, что создал человека «руками невидимыми», а в другом месте, что Он вообразил его «персты» . Говоря о созданной по образу Божию нашей красоте , песнописец, подобно Тертуллиану , Августину и другим Отцам, предполагает некоторый отпечаток образа Божия даже и в гармонично сложенном теле человека. В отношении же к душе «Бог», по словам св. Отца, «сотворил человека непричастным злу, прямым нравственно добрым, безпечальным … весьма украшенным всякою добродетелию, цветущим всякими благами» . Поставив человека царем и начальником всей земли , Бог устроил для него как бы особый дворец – рай . Невинное и блаженное состояние человека в раю Дамаскин описывает такими чертами: «телом пребывая… в месте божественном и прекрасном, душою» человек «жил в высшем и более прекрасном месте, жившего в нем Бога имея своим жилищем и … славным покровом, и будучи облечен Его благодатию, и наслаждаясь одним только сладчайшим плодом: созерцанием Его, подобно тому как какой-либо иной Ангел» . «Поставив (первого) человека в общение с Собою , Бог», говорит Иоанн, «чрез это возвысил его до нетления» . Однако человеку надлежало еще чрез испытание непоколебимо утвердиться в добре. Поэтому и дана была ему заповедь; сохранив ее, человек добыл бы себе безсмертие и сделался бы сильнее смерти .

Но человек не сохранил данной ему заповеди и пал. И эта истина нашего вероучения также нашла себе прекрасную форму в самогласных великого песнописца. «По образу Твоему и по подобию создавай в начале человека», – слушаем мы его скорбную песнь, – «в раи поставил еси владети Тваими тварьми; завистию же диаволею прельстился, снеди причастился, заповедей Твоих преступник быв. Темже паки в землю, от неяже взять бысть, осудил еси возвратитися"… Прельщенный началозлобным змием человекоубийцею, говоря выразительным языком песнопений Иоанна , и оболганный надеждою обожения , волею соделал преслушание . Чрез это он лишился благодати, совлекая дерзновения, получил в удел бедственную жизнь, облекся мертвенностию, стал изгнанником из рая и, осужденный на смерть, подчинился тлению . Итак, грехопадение превратило светлый лик нашего родоначальника в мрачный , сделало его перстным , мыслию заблудшим , нравом злым и низвело его ко «адове пропасти» .

Говоря, что «согрешением первозданного» все мы «люте уязвихомся» , или что в лице диавол уязвил всемирный род , песнописец отмечает наследственность первородного греха. «Чрез преступление», читаем мы еще у него, «мы из того, что согласно с природою, впали в то, что – противно природе» , т.е., уклонившись от добродетели, очутились в грехе . Это противоестественно-греховное состояние падшего человека в замечательно ярких чертах изображено у Дамаскина в его канонах и Октоихе.

Начавшись с первого нарушения заповеди в раю, многоразлично разлился в мире, произвел всякий вид порока и поработил себе человека . Неудержимо усиливаясь в человеке, сделался от развращения мира как бы неистово бесящимся и превратился в мрачную бурю . Работая греху , человек поработился в то же время и работе чуждого или, как называет его песнописец в других местах, душетлеющего (θνμοϕθ όρον ) и мучающего (τνραννοῦντος ) борителя диавола . Чрез тот же в мире вошла смерть, подобно дикому и свирепому зверю, терзающему человеческую жизнь ; неудержимое стремление ее охватило всех людей . Вследствие этого естество человеческое сделалось немощным, недугующим – больным (νοσοῦσα ϕύσις ), как бы долу поникшим, обветшавшим, истлевшим и мертвенным .

Картину греховного состояния отдельных сил падшего человека Дамаскин рисует в таком виде. Прежде всего ум человека, отвлекшись от Бога, подвергся болезни и впал в мрачное неведение , или, говоря иначе, умное око человека покрылось тиною . Владычественное место ума заступила неразумная похоть, которая стала управлять разумною душою . Отягченное греховною праотчею печалию сердце человеческое стало безпрестанно обуреваться нестерпимою душетленною бурею страстей, превратившихся в целое неистово волнующееся море . Вообще вся душа человека сделалась омраченною , а тело его, воюемое законом греховным во удах своих, стало легко склоняться ко греху .

Одним словом, весь человек, впавши во мрак прегрешений и погрузившись в тление , пришел во глубину зол , «приложися скотом несмысленным и уподобился им», и поистине сделался врагом Богу . Будучи покрыт глубокою ночью прелести , он валялся в бездне греховной и сидел как бы «во тьме и сени смертней» . При таком плачевном состоянии человека черты образа Божия помрачились в нем и изгладились . Св. Отец называет уже человека образом падшим и сокрушенным , или говори, что образ Божий истлел в человеке страстьми, как поется в догматике четвертого гласа. В том же догматике замечательно сравнение греховно-падшего человека с заблудшей в горах и похищенной овцой (τὸ πλανηθὲν ὀρειάλωτον πρ όβατον ) , а также другое еще уподобление, по которому человек изображается низу лежащим в гнищи и во адове твердыни .

Такую яркую картину бедственного состояния падшего человека Дамаскину помогла нарисовать не столько сила поэтического таланта, сколько глубина и интенсивность аскетических переживаний его, как ревностного подвижника. Этот личный опыт св. песнописца слышится везде, где он говорит о душе, уязвленной змиевым угрызением , об огне греховном опаляющем , о разженных и пламеновидных стрелах врага , сластьми палящего , и пр. только непосредственное ощущение в своей собственной природе всей глубины греховного падения человеческого могло вложить в уста Иоанна такие выражения, как: «древле… прельсти мя змий и умори мя» , «ядом исполнены в мя змий зубы вонзе» и т.п.

Но если так глубоко переживал в себе Дамаскин пагубные следствия прародительского падения, то еще глубже он чувствовал и сладкие плоды Боговоплощения и в особенности крестной смерти и воскресения Христа. Что это действительно так, – достаточно вспомнить составленные Дамаскиным песнопения одной пасхальной заутрени . Быть может, сердце человеческое никогда не поднималось на такую высоту святого вдохновения и ликования, какими звучат эти дивные песнопения, поистине составляющие драгоценное сокровище Церкви . Ими доныне услаждала и окрыляла верующие сердца и до скончания века будет услаждать. К пасхальному канону Дамаскина приближаются по своему радостно-торжественному тону все его воскресные каноны, а также и праздничные. Во всех этих литургических памятниках перо златоструйного песнописца параллельно первой рисует нам другую картину благодатно-возрожденного состояния человека, столь же яркую, как и первая, но совершенно противоположную по свойствам.

Если первый Адам чрез свое падение был причиною того ужасного состояния человека, которое мы нарисовали, то второй Адам – Христос чрез Свою крестную и воскресение явился виновником возстановления падшего человека и прославления его. Если корень зол человеческих заключается во грехе, то Христос, притупив как бы самое жало греховное и подав нам «решительное очищение грехов», потопил и совершенно истребил (ἐξ ήλειψεν ) всезлобный грех ; а упразднив державу смерти – этого исчадия греха , и освободив человека «от работы вражия» , даровал миру безконечную жизнь, воскресение и безсмертие . Если падший человек, будучи уязвлен грехом, лежал, по словам Дамаскина, во тьме и в тлении; то Господь, очистив его от язвы и как бы совлачив с человека ризу умерщвления 166 , и чрез волю человека воцарился в нем 188 196 . Таким образом, умаленное малым чим по сравнению с Ангелами естество человеческое «по благоволению Бога… сделалось славнее Ангелов» , и род Адамль сподобился блаженства, «еже паче ума» . Изображая такое богатство славы благодатно-обновленного человека и воспевая такое дивное домостроительство Божие, вдохновенный песнописец говорит о том, как Христос «низу лежащее… естество человеческое, вознес, на Отчем посадил… престоле и высокопрестольною славою Родителя почел , от созерцании чего «удивишая чини ангельстии, зряще на престоле Отчи отпадшее естество человеческое, затворенное (прежде) в преисподних земли» .

Заключительным отделом антропологии естественно должно быть слово о смерти и воскресении, из коих первая есть частный конец каждого человека, а второе – общий конец , по воскресении сделаются духовными, ибо тогда будет вечное пребывание в Духе . Тогда же человек получит и ту высокую славу, которая потенциально уже дарована нам в воскресении Христа . Все эти мысли, не представляя собою ничего особенно оригинального, устами Иоанна выражают только обще-отеческое учение. Но весьма примечательны и прекрасны слова Дамаскина, как церковного песнописца, когда он с такой силой таланта выражает свои чувства при мысли о неизбежном для всех конце, говоря: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробах лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида. О чудесе! что сие еже о нас бысть таинство? како предахомся тлению? како сопрягохомся смерти? – воистину Бога повелением, якоже писано есть"… Эту стихиру мы и берем, как последний хотя и минорный, но все же прекрасный аккорд для антропологии Дамаскина.

Бросая ретроспективный взгляд на эту антропологию, мы видим, что Дамаскин, как и все почти Отцы, заимствуя, посредственно или непосредственно, формы языческой научно-философской антропологии и приспособляя их к христианской догматике, заполняет их совершенно новым, живым христианским содержанием. Поэтому, разделив антропологию Дамаскина на две части: формальную и материальную, мы и видим между ними такое громадное различие. Если первую часть отличают главным образом несамостоятельность; то для второй наиболее характерны творчество, оригинальность, конкретность, живость и глубина чувства и при всем том красота и выразительность формы. Рассматривая формальную сторону антропологии Дамаскина, нельзя не отдать чести его широкой любознательности, значительной начитанности и наблюдательности. Что же касается материальной стороны, то в ней нельзя не подивиться глубине и интенсивности, с какою он выражает свои переживания.

В начале своего очерка мы сказали о том, что антропология, являясь началом всякого познания, естественно должна приводить к концу, каковым является богопознание. И действительно так. Но если формально-теоретическое познание природы человека, какое мы видим здесь в первой части, не может не указывать на премудрого и всесовершенного Виновника его; то глубокое опытно-практическое опознание нашей природы, какое, например, предложено здесь в виде материальной антропологии Дамаскина, заставляет нас всем существом своим познать и почувствовать Бога. Такое начало действительно самым непосредственным образом ведет к своему концу, тому концу, который есть абсолютное Начало.

Иеромонах Пантелеймон .

всепричине одновременно вообще все свойства, славя ее как единое...

Она распространяется одновременно на все и за пределы всего посредством неисчерпаемых даров и беспредельных энергий. Кроме того, ее называют совершенной и потому, что она, будучи всегда совершенной, не терпит ни приращения, ни умаления, так как всем в себе самой преобладает, хотя и преизливается в едином, неустанном, тождественном, преизобильном и неоскудеваемом источении, посредством которого совершенствует все то, что совершенно, и исполняет его своим собственным совершенством.

§2. Единое же означает, что Бог предобладает всем под одним видом в одном единстве и является причиной всего, не покидая своего уединения, ибо нет такого существа, которое не было бы причастно единству...

И никакая множественность не существует без какого-либо участия в единстве... Без единства не было бы множества, но без

Последние могикане греческой патристики 415

множества единство осталось бы, т. к. единица предваряет всякое числовое развитие. И если предположить, что все соединилось со всем, то эта всеобщность составила бы полное единство. §1. Любое священное гимнословие богословов ясно и достославно раскрывает Божественные наименования путем благостного исхождения богоначалия в бытие. Мы видим, как едва ли не во всех книгах Священного Писания богоначалие священно воспевается то в качестве монады и единого - по причине простоты и единства сверхъестественной нераздельности, то как Троица, в трех ипостасях раскрывающая Себя как пресущественность, благодаря Ей все рождаемое на небесах и на земле получает бытие и наименование. Все воплощается то как причина сущего, то как премудрость и красота, поскольку все сущее сохраняет собственную природу в неизменной и боговдохновенной гармонии священного благолепия, то как человеколюбие, поскольку оно приобщилось к нам одной из своих ипостасей, возвышая собой человеческое естество. Мы наглядно доказываем, что значение любого, даже незначительного Божественного имени, нами раскрываемого, должно быть связано со всей полнотой Божественного... §3. Из обобщающих наименований Богу принадлежат в целом прежде всего те, которые через превосходство выражают отрицание - сверхблаго, сверхбожественность, сверхсущность, сверхжизнь, сверхмудрость и т. п., затем из ряда причинности - благо, красота, сущее, происхождение, премудрость, все, что имеет причиной благолепные дары богоначалия. Разделяющие же пресущественные имена - это прежде всего Отец, Сын и Дух Святой... Благо, распространяющее свою благость на все сущее, всеми святыми воспевается как прекрасное, как сама Красота, как предмет любви и как сама Любовь. Следует только различать во всем сущем причастность и причастное, ибо мы называем красотою причастие созидающей причине прекрасного во всем. §7. Таким образом, Единое, Благое и Прекрасное являются единственной причиной всего разнообразия прекрасного и благого. Все сущее обретает в нем присущие ему качества: единение и разделение, тождество и различие, подобие и отличие, единство противоположного и неслиянность соединенного. Отсюда

416 Патристика

промышление высших о низших, взаимосвязь единочинных и обращение к высшим самых низших, сохранение, ненарушимое единство и утверждение всего сущего.

Экстатическое познание бога

Только отстранив от себя самого и от всего сущего, т. е. освободившись ото всего, ты сможешь воспарить к сверхъестественному сиянию Божественных Сумерек. Ведь истинное познание, созерцание и сверхъестественное славословие Сверхсущего - это именно неведение и невидение, достигаемое постепенным отстранением от всего сущего. Мы же можем приблизиться, насколько это возможно, к познанию Божественного лишь посредством соответствующих символов, а если от них мы вновь устремимся к простой и объединяющей истине умопостигаемых видений, то только прекратив деятельность нашего сознания и нашего мышления в целом, мы достигнем согласно уставу иерархии пресущественного сияния, в котором совершенно неизреченным образом предсуществуют все основания любых знаний, и которое ни уразуметь, ни изречь, ни вообще созерцать каким-либо образом невозможно, потому как запредельное всему сущему бытие его совершенно непознаваемо...

Что есть зло

§19. Зло не исходит от блага, а если исходит, то оно не есть зло. Ибо как огню не свойственно охлаждать, так и благу - творить неблаго. И если все существующее - из блага (ибо благу естественно производить и сохранять, злу же - губить и разрушать), то ничто из сущего не происходит от зла и само не будет злом, если только оно само по себе не было таковым.

Иоанн Дамаскнн (тексты)

Шесть определений философии

Философия есть познание сущего как сущего, т. е. природы сущего. И еще: философия есть познание божественного и человеческого, видимого и невидимого. Философия есть помышление о смерти, как произвольной, так и естественной. О жизни можно говорить в двух смыслах: во-первых, это

естественная жизнь, которой мы живем. Во-вторых, воля, которая привязывает нас

Последние могикане греческой патристики 417

к настоящей жизни. Такова же и смерть. Она естественна, когда душа отделяется от тела. Вовторых смерть произвольна, когда мы проникаемся презрением к настоящей жизни и устремляемся к будущей.

Философия также есть уподобление Богу. Мы уподобляемся Ему через мудрость, которая есть истинное знание блага, и через справедливость, которая есть нелицеприятное воздаяние каждому по заслугам. Через праведность, которая превышает меру справедливости, через доброту, когда мы благодетельствуем нашим обидчикам. Философия - это искусство искусств и наука наук, ибо в ней начало всякого искусства... Далее, философия есть любовь к мудрости; истинная же мудрость есть Бог. А потому любовь к Богу есть истинная философия.

Разделяется же философия на умозрительную и практическую. Умозрительная в свою очередь делится на богословие, фисиологию и математику; практическая же - на этику, домостроительство и политику.

Умозрительная часть упорядочивает знания. К богословию принадлежит уразумение бестелесного и невещественного, прежде всего Бога, затем ангелов и душ. Фисиология есть познание существ телесных, непосредственно данных - животных, растений, камней и прочего. Математика есть познание вещей, которые сами по себе бестелесны, однако присутствуют в телах, числах, звуковых сочетаниях, фигурах и в движении светил... Все это занимает среднее положение между телесным и бестелесным...

Практическая же часть философии толкует о добродетелях, она упорядочивает нравы и учит, как распоряжаться собственной жизнью. Если она предлагает законы одному человеку, ее называют этикой. Если целой семье - домостроительством, если городам и землям - политикой.

Диалектика, 3, pg 94, 534В - 535В

О сущем, субстанции и акциденции

Сущее есть общее имя всего, что есть, и оно подразделяется на субстанцию и акциденцию. Субстанция есть более важное начало, ибо имеет свое существование в себе самой, а не в другом. Акциденция же есть то, что не способно существовать в себе самом, а созерцается в субстанции. Субстанция есть под-ле-

418 Патристика

жащее, как бы материя вещей... Так, медь и воск - субстанция, а фигура, форма и цвет - акциденция. Тело есть субстанция, цвет его - акциденция, ибо не тело находится в цвете, а цвет - в теле; не душа в знании, а знание - в душе... Говорят не "тело цвета, а "цвет тела", не "душа знания", а "знание души", не воск формы", а "форма воска". Притом же цвет, знание и форма изменяются, а тело, душа и воск пребывают теми же самыми, ибо субстанция не меняется...

Потому определение субстанции таково: субстанция есть вещь самосущая и не нуждающаяся для своего бытия в другом. Акциденция же есть то, что не может существовать в самом себе, а имеет свое бытие в другом. Бог и все творения суть субстанция; впрочем, субстанция Бога сверхсубстанциальна. Но есть и субстанциальные качества.

Диалектика, 4, pg 94, 535С - 537В

Все сущее либо сотворено, либо не сотворено. Если сотворено, то безусловно подвержено переменам; ибо, коль скоро оно через перемену получило бытие, оно конечно остается подвластным переменам и либо гибнет, либо под чужим произволом становится иным. Если же не сотворено, то по необходимости также безусловно неизменно. Ведь у вещей с противоположным бытием образы бытия и свойства также противоположны. Но разве кто станет возражать, если мы скажем, что не только чувственно воспринимаемое сущее, но и ангелы изменяются, по-разному движутся. В самом деле, ангелы, души и демоны изменяются по воле своей, преуспевая в добре и удаляясь от добра, напрягаясь или ослабляясь, а прочие вещи изменяются через рождение и распад, увеличение или уменьшение, изменение свойств или перемещение. Итак, все подверженное изменениям сотворено. Все сотворенное, безусловным образом, сотворено кем-то. Творцу же необходимо быть несотворенным; ибо если он сотворен, то безусловно кем-то и т. д., пока не дойдем до чего-то несотворенного. Но если Творец не сотворен, то Он, очевидно, неизменен

К кому же может относиться сказанное, как не к Богу?

"Точное изложение православной веры", I, 3, pg 94, 796

Последние могикане греческой патристики 419

Бог как бесконечное бытие

Бог объемлет в себе все бытие как некая безбрежная и беспредельная пучина сущности.

"Точное изложение православной веры", I, 9, pg 94. 836В

Одно лишь Божество неописуемо, ибо оно безначально, бесконечно и всеобъемлюще, само же не объемлется никаким постижением, ибо оно одно непостижимо и беспредельно, никому неведомо и созерцаемо самим собой.

"Точное изложение православной веры, I, 13, pg 94, 853В

Бог привел все из несущего в бытие: небеса, землю, огонь и воду - из небывшего прежде вещества;

Д. Антисери и Дж. Реале. Западная философия от истоков до наших дней. Античность и Средневековье (1- 2) - «Издательство Пневма», С-Петербург, 2003, 688 с, ил

О творении Дамаскин говорит немного и отрывочно. Творение вслед за древними отцами определяет, как действие Божественного изволения, приводящее к существованию то, чего не было.

Бог творит мыслию, и эта мысль, исполняемая Словом и совершаемая Духом, становится делом, - это буквально из Григория Богослова. Причина творения (если только можно говорить о причине Божественного творчества) заключена в преизбыточествующей благости Божией , изволяющей, чтобы произошло нечто причащающееся Ей.

В Боге от вечности существуют образы и планы того, что будет Им совершено (“иконы” и “парадигмы”), - это есть “предвечный совет Божий” о мире, безначальный и неизменный. Эти образы суть мысли Божии о каждой вещи. Дамаскин прямо ссылается на Ареопагитики, но не останавливается подробно на разъяснении, как действительные вещи относятся к Божественным прообразам.

Вслед за Григорием Богословом, он полагает, что творение ангелов предшествует созданию человека. И ангелы созданы по образу Божию, - “один только Творец знает вид и определение этой сущности.” Ангелы бестелесны, но это определение противопоставляет их только нам, а по сравнению с Богом все оказывается грубым и вещественным, - один только Бог существенно бестелесен. Об ангелах Дамаскин говорит кратко, повторяя скорее Григория Богослова, чем Ареопагитики. Ангелы сотворены чрез Слово и достигли совершенства от Духа, подающего им освящение по благодати...

Бог творит челов.по образу Своему и подобию, из двух природ, - разумной и чувственной, - как некую “связь” между видимым и невидимым, как некий микрокосм .

Человек есть образ Божий “по подражанию.” Ум и Свобода есть образ Божий, а восхождение в добродетели означает подобие. Бог уделяет человеку Свой собственный образ и Свое собственное дыхание, но человек не сохраняет этого дара в грехопадении, и Бог нисходит восприять наше немощное и бедное естество, “чтобы очистить нас, освободить от тления и снова сделать причастниками Своего Божества.”

В творении Бог дал человеку не только бытие, но и благобытие, облек его в Свою благодать, дал ему право и способность чрез собственное свое произволение входить и пребывать в непрестанном единении с Богом. Сотворил его, как некоего “нового ангела,” для царствования над земным и преселения в горняя. “Сотворил его, - что составляет предел тайны, - обожествляющимся чрез тяготение к Богу, - обожествляющимся чрез причастие Божественному озарению, но не превращающимся в Божию сущность”...

Первозданный человек был поселен в раю, и Божественный рай был двояким: телесно человек обитал в божественном и прекраснейшем месте, а душою в месте несравненно более прекрасном и высоком, имея жилищем своим обитавшего в нем Бога. Человек был создан в неистлении, бесстрастии, бессмертии, для жизни равноангельской, т.е. для непрестанного созерцания и немолчного славословия Творца. Но все, что дано было первозданному человеку, он должен был усвоить своей свободою, ибо только то, что не по неволе и не по принуждению, есть добродетель.

От воли и свободы челов.начало зла, - не от природы, но от воли. И грех, зло, или порок есть нечто противоестественное; сообразно природе жить добродетельно. Грехопадение сотрясает естество человека; отвратившись от Бога, человек тяготеет в сторону вещества, - ведь человек по составу своему поставлен “посредине,” между Богом и материей. Погружаясь в вещество, человек становится смертен, подпадает вожделению и страстям. Человек был создан в девстве, и с самого начала девство было насаждено в природе человека, - “в раю обитало девство.” И если бы не пал человек, Бог “мог размножить род человеческий и другим способом,” не чрез брачное соединение и не чрез рождение, как и первоначальное образование челов.не было рождением. И для победы над смертью и пороком приходит сам Господь, - “сам Творец и Господь вступает в борьбу за свое создание.” Враг уловил человека, посулив ему божественное достоинство; и сам уловляется, когда Бог является под покровом плоти. Премудрость Божия находит достойное разрешение непреодолимой трудности. “И совершается из всего нового самое новое и единственно новое под солнцем”...

И то, что совершилось во Христе, как в начатке, повторяется и в каждом желающем, - чрез общение со Христом. Дана возможность второго рождения, - от Христа. Дана пища вечная и нетленная - в св.Евхаристии. Бог неисповедимо претворяет вещество, “и чрез обычное по естеству совершает то, что выше естества.” Люди моются водою и умащаются елеем, и вот Бог сочетает с елеем и водою благодать Духа и делает крещение банею пакибытия. Люди питаются хлебом и пьют воду и вино, и Бог сочетает с этими веществами Свое Божество, и делает их Своею плотью и кровью... Чрез обыкновенное и естественное мы достигаем того, что выше естества. В Евхаристии все становятся “причастниками Божества Иисуса,” и воссоединяются и сообщаются между собой, как члены единого тела. О Евхаристии Дамаскин говорит, как о завершении искупительного дела, - как о даровании и возвращении нетления или бессмертия.

Фёдор Стратоникович (11 авг. 1875, с. Плиски Кременецкого у. Волынской губ.- ?), правосл. богослов и церковный писатель.

Сын священника. Окончил Волынскую ДС (1895) и МДА (1899). С 20 янв. 1900 г.- преподаватель Свящ. Писания Волынской ДС. Магистр богословия (1913). Автор рус. перевода сочинения Немесия Эмесского «О природе человека» (с предисловием, примечаниями, приложением краткого словаря, указателя и предисловий различных иностранных издателей Немесия в рус. переводе), а также фундаментального исследования «Антропология и космология Немезия, еп. Емесского, в их отношении к древней философии и патристической литературе». В обеих работах обобщаются достижения совр. В. зап. науки по данному вопросу. «Антропология и космология Немезия, еп. Емесского...» - первый в рус. богословской науке опыт систематического изложения философии Немесия в связи с богословскими и философскими направлениями мысли патристического периода. В 1-й части работы содержится анализ философии Немесия, представлена ее связь с идеями древнегреч. и эллинистической философии, богословием александрийской школы (см. ст. Богословские школы древней Церкви); 2-я часть - своего рода патристическая энциклопедия по космологии и антропологии - посвящена гл. обр. раскрытию вопроса о вкладе космологических и антропологических воззрений Немесия в последующую патристическую лит-ру и о месте христ. антропологии вообще в догматическом учении Церкви. В. ставит Немесия в один ряд с Климентом Александрийским и свт. Григорием , еп. Нисским, стремившимися «сблизить философию с христианством при посредстве антропологии» (С. 444). Антропологические идеи Немесия, согласно выводам В., имели значительное влияние на последующее христ. богословие, в частности «играли важную роль в разработке христологических вопросов» (С. 446-447). Особенный интерес представляет раздел, посвященный влиянию Немесия на последующих христ. писателей - Иоанна Филопона , Илию Критского , прп. Иоанна Дамаскина , Мелетия Монаха .

К церковно-научным трудам В. относятся также статьи «Св. Иоанн Златоуст как христианский мыслитель и экзегет», «Об избрании и постановлении епископов в первые три века», а также ряд работ по ВЗ: «Состояние души пророков при откровениях Духа Святого», «Книга Притчей Соломоновых, ее происхождение, характер и изъяснение по тексту LXX» (учебное пособие). В публичной лекции «Современный пессимизм и ветхозаветное учение о суетности всего земного», прочитанной в Мариинской жен. гимназии Житомира, В. сравнивал идею Еккл 1. 2, 14 («Суета сует... все - суета и томление духа!») и пессимистические направления философской мысли Нового времени. Источником внехрист. пессимизма, по мнению В., является учение Платона, «считавшего внешний мир только относительной действительностью, постоянно изменяющейся, а потому - не истинной» (Х., 1905. С. 2), а также философия стоиков, проповедовавших полное отречение от мира с его благами. Прямым «предшественником новейшего философского пессимизма в истории человеческой мысли» В. считал скептицизм (С. 3). Он пришел к заключению, что Екклесиаст не скептик и не пессимист, поскольку для него «отрицание всего земного, как суетного, не есть цель... а лишь путь или метод к положительным выводам» (С. 39).

Соч.: Сервилизм и либерализм в воспитании. [Почаев], 1902; Состояние души пророков при откровениях Духа Святого// ВиР. 1902. Т. 1. Ч. 2. С. 59-78, 235-252, 311-345; Книга Притчей Соломоновых, ее происхождение, характер и изъяснение по тексту LXX. Почаев, 1904; Психологическое доказательство бытия Божия // Волынские ЕВ. 1904. № 14-17 (отд. отт.: Почаев, 1904); Современный пессимизм и ветхозаветное учение о суетности всего земного // ВиР. 1905. № 14. С. 33-59; № 15. С. 65-83 (отд. отт.: Х., 1905); Гипнотизм и внушение пред судом науки и религии // ВиР. 1906. № 13. С. 12-28; № 14. С. 40-66; № 15. С. 85-104 (отд. отт.: Х., 1906); Св. Иоанн Златоуст как христианский мыслитель и экзегет // ВиЦ. 1907. № 9. С. 357-381; Об избрании и постановлении епископов в первые три века // ВиР. 1912. № 17. С. 573-591; № 18. С. 735-756; № 19. С. 23-43; № 22. С. 480-493; Антропология и космология Немезия, еп. Емесского, в их отношении к древней философии и патристической литературе. Житомир, 1912 [магист. дис.]; Древняя мудрость и новая наука: Речь перед защитой дис. «Антропология и космология Немезия, еп. Емесского...» // БВ. 1913. № 6. С. 268-285; Внушение, его социальное и педагогическое значение и экспериментально-психологические методы исследования внушаемости детей // ВиР. 1914. № 15. С. 355-383; № 16. С. 459-481 (отд. отт.: Х., 1914).

Лит.: Попов И. В. Владимирский Ф. Немезий Эмесский // БВ. 1900. № 9. Журн. собр. Совета МДА. С. 140-142 [отзыв на канд. соч.]; он же. Владимирский Ф. Антропология и космология Немезия, еп. Емесского... // БВ. 1912. Журн. C. 451-463; 1913. Журн. C. 6-8 [отзывы на магист. дис.]; Соколов П. П. Антропология и космология Немезия, еп. Емесского...: Рец. // БВ. 1912. Журн. С. 463-507; 1913. Журн. С. 8-12.