Загадки последних часов рейхсканцелярии. Загадки последних часов рейхсканцелярии Разрубая паутину, которую плели гитлеровские пауки

«Но самому Чуйкову все же пришлось еще разок войти в историю, так как именно на его позиции вышел германский главком Кребс с сообщением о смерти Гитлера и предложением о перемирии. Ну что тут сказать, не повезло Кребсу. Попадись ему любой другой командарм, глядишь, и переговоры для нацистов прошли бы чуть удачнее (хотя вряд ли), но фигура Чуйкова перечеркнула все надежды Кребса дипломатически переиграть русского генерала. А всё китайское прошлое Василия Ивановича. Он более года постигал на практике дипломатические тонкости. И надо сказать, по этой части китайцы являются куда более изворотливым противником, нежели немцы. Так что ушел Кребс к себе не солоно хлебавши и пустил пулю в лоб.»

Прочитал я отзыв Владимира Полковникова о третьем томе воспоминаний генерала Чуйкова и стало мне немного обидно. Не за самого Владимира, и не за Чуйкова, не за его (или его литературных негров) писательский талант, не за исторические факты. За Ганса Кребса.

За кого? За кого-за кого?!! За ганса? (Впрочем, «ганс» — это больше для англосаксов, русскому уху аналогично привычен «фриц»). За Ганса обидно? Ну да, за него. Не как за немца – как за историческую личность. Помнят Цезаря и Помпея но был и Красс, помнят Октавиана и Антония но был и Лепид.

Мы слышали о «непримиримом» борце с нацизмом Людвиге Беке, мы читали военные дневники Франца Гальдера. Мы знаем о курской идее-фикс фюрера, которую осуществлял «генерал-шаровая молния» Курт Цейтцлер. Мы в курсе, что опальную должность подобрал не менее опальный самовлюблённый Гейнц Гудериан. Но и Schneller Heinz не осмелился донести ношу до конца, дипломатически заболел и передал проклятый титул дальше.

Но что мы знаем о Кребсе?

НА КРАЮ ОБРЫВА (ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ)

Оставался последний месяц (хотя тогда никто не знал об этом).

Шарнхорст, Мольтке и Шлиффен. Их духи ещё не разбежались, ещё смотрели за немецким Генштабом, Обителью богов. Может быть они надеялись, что третье чудо Бранденбургского дома – смерть Рузвельта, ещё даст плоды… Но было не суждено. Те, кто поумнее, выходили в отставку по болезни, испрашивали бессрочные отпуска, перебирались западнее, сдавались там в плен, бежали к нейтралам. Глупые, преданные, и те, кто всё понимал, но кто не мог по другому, тянули лямку до конца.

В середине марта 1945 года «Быстроходный Гейнц», на тот момент – начальник Генштаба, обратился к Генриху Гиммлеру с просьбой начать «налаживать контакты» с западными союзниками. Гитлеру, естественно об этом «стуканули» и он, естественно, был не в восторге. 21 марта он намекнул Гудериану, что «пора бы и о здоровье подумать». Тот не понял, и 28 марта на совещании в бункере Имперской канцелярии о здоровье ему было сказано повторно, громко и эффектно, в свойственной Гитлеру манере. (Йозеф Геббельс об отставке Гудериана написал в дневнике: «Пришлось снова отправить Гудериана в отпуск, ибо тот стал совершенным истериком и трясущимся неврастеником, а потому приносит больше беспокойства, чем порядка». Видимо Гитлер, по сравнению с нервным и трясущимся Гудерианом, был глыбой спокойствия и образцом арийского непоколебимого духа. Помните эпическую сцену из фильма «Бункер»?).

29 марта Гудериан сдаёт дела, а уже 10 мая благополучно сдаётся в сытый американский плен. Его преемнику досталась тяжёлая ноша и гораздо менее счастливая участь.

Последним начальником Генштаба, «и.о.» де юре, и то ли третьим, то ли четвёртым лицом в государстве де-факто, становится брауншвейгский «хорошо подготовленный в военном отношении офицер» Ганс Кребс.

Генерал Ганс Кребс в фильме «Бункер» (кадр из фильма)

КИНО И НЕМЦЫ

Что было у немцев в военном руководстве во времена Третьего Рейха – это ни в сказке сказать, ни пером описать. Разброд и шатание. Собственно, как и по всему Великогерманскому Рейху. Партийные органы дублируют государственные, партийные «старые борцы» назначаются на высокие должности вне зависимости от способностей, главную роль играет личная преданность вождюгерманского народа… Нормальному человеку не понять, зачем было нужно ОКХ (ОберкоммандодесХеерс) в отрыве от ОКВ (которое Оберкоммандо дер Вермахт) и чем они вообще отличались. Если кратко, то Верховное Командование Сухопутных сил (ОКХ) занималось войной на Востоке. И не только войной. При этом решением насущных (еврейских, славянских и комиссарско-большевистских) вопросов занималось ОКВ. Именно поэтому («приказ о военнопленных», «приказ о комиссарах» и пр.) повесят только старенького исполнительного Кейтеля и не менее исполнительного Йодля, а Гудериан, Гот, Манштейн и другие отмажутся. Именно из-за партийно-государственного/армейского двоевластия Йодль ответит петлёй не только за себя, но и за вовремя не застрелившегося Паулюса. (Оба они приложили руку к плану «Барбаросса», но второй «пошёл на сотрудничество», а первый – нет.)

Тот, кого мы называем начальником Генерального штаба, был в немецкой системе начальником Генерального штаба Сухопутных войск (ОКХ). (А главнокомандующим Сухопутных войск, после того, как Вальтеру фон Браухичу в декабре 1941 года дали пинка под зад за провал под Москвой, стал лично фюрер. И оставался в этой должности до, сами понимаете, 30 апреля 1945 года). При этом ОКХ (и его штаб) вроде как входили, наравне с ОКЛ (Оберкоммандо дер Люфтваффе) и ОКМ (Оберкоммандо дер Марине) с их штабами в состав ОКВ – Оберкоммандо дер Вермахт. При этом штаб ОКВ возглавлял тот самый Кейтель, а его оперативный отдел – Йодль. (Ещё один отдел, Абвер, армейскую разведку и контрразведку, возглавлял адмирал Канарис). Получается, фюрер, как командующий ОКХ подчинялся, наравне с Герингом (командующим Люфтваффе) и Редером/Дёницем (командующими Кригсмарине) фельдмаршалу Кейтелю? Да щаз!

«Старый борец» и отважный кокаинист Геринг посылал любого, кто пытался вмешиваться в его дела, «всё, что летает – моё!», на Кейтеля ему было плевать. Глава государства и партии, рейхсканцлер и фюрер, не подчинялся главе ОКВ тем более, наоборот, это ОКВ подчинялось ему, лично. В общем, фюрер придумывает приказ, даёт его Кейтелю-ОКВ, те транслируют его дальше, в ОКХ – обратно фюреру (ну, или начальнику Генштаба ОКХ, и так уже подчиненного фюреру). Извечный германский бардак. Как они с такой системой продержались аж до конца весны сорок пятого – загадка.

В общем, должность начальника генерального штаба ОКХ не сказать, чтоб была уж очень декоративна, но – специфична. Начальник Генштаба подчинялся непосредственно фюреру (через ОКХ) и – опосредованно фюреру (через ОКВ). Вот и крутись.

НЕТ КОЛИЧЕСТВА? БУДЕТ КАЧЕСТВО!

По-немецки любое слово звучит как команда, любая фраза звучит как приказ. Даже признание в любви похоже на команду к атаке. Что Гёте, что Раммштайн, что «Лили Марлен», что «Дойчландубераллес». Рейхсминистерство боеприпасов и вооружений, Генеральный штаб Сухопутных сил, Главное управление имперской безопасности, Имперская канцелярия, Гофкригсрат (пардон, это уже из другой оперы)… Звучит как музыка. Красивая, погребальная музыка.

Мундиры от «Хьюго Босс» и звучно-рубленные немецкие многоэтажные слова, зовущие в атаку – что может быть лучше? Многие немцы, жаждавшие реванша, думали так.

После поражения Германии в Великой войне ей было запрещено многое, в том числе и Генеральный штаб. Пулемётные и зенитные команды, танки и самолёты, подводные лодки и линкоры – «нельзя, ата-та»! И всё это немцы преодолели. Сначала втихую, потом открыто. Преодолели, создав первый в мире единый пулемёт (на который до сих пор (!) равняется Северная Америка и половина Европы). Орудие, которое стало западным символом Второй мировой войны («ахт-ахт»). Разнотонные «трактора», что несли на себе всё – и личный состав, и артиллерию, и броню, превратившись в Панцерваффе и моторриз-дивизион. Запретные «унтерзееботы», которых, вроде как, небыло – потом – р-раз! – и появились, наведя шороху в Атлантике. Даже запретные линкоры и тяжёлые крейсера, скрывавшиеся до поры-до времени под псевдонимом «броненосцев», при всех неудачах немецкого надводного флота, принесли пользу.

Надо ли сомневаться, что в роли запрещённого Версальским договором Генштаба Руководство Сухопутных войск Рейсхвера собрало просто лучших из лучших, точно так же, как и сокращённый по тому же унизительному договору до ста тысяч Рейхсвер, принял в себя только избранных. Вчерашним школьникам, пусть бы они и были сто раз фронтовиками, всяким там «потерянным» Эрихам Ремаркам, в договорных вооружённых силах было не место.

Особенно тщательным был подход к офицерам, благо выбирать было из кого. И выбор был сделан. Те, кто достиг генеральских погон и фельдмаршальских жезлов во Второй, были офицерами в Первой. Многие рядовые и капралы Первой стали офицерами во Второй. (Один ефрейтор даже махнул в главнокомандующие, но это отдельная история).

К тому времени, как пришедшие к власти нацисты окончательно и официально плюнули на Версальский договор, в германской армии были подготовлены самые лучшие кадры на планете. Разворачивая скромный Рейхсвер в полноценный Вермахт немцы не утратили качество, но дополнили его количеством. Только долгие годы войны и большие потери смогли свести на нет накопленный за двадцать межвоенных лет запас профессионализма.

В какой-то степени Версальский договор пошёл немецким вооружённым силам на пользу – изворачиваясь и таясь от контрольных комиссий, Рейхсвер смог создать лучших в мире офицеров.

Немцы в ожидании перемен

НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ

Родина Ганса Кребса, Брауншвейг – герцогство небольшое и незнаменитое. Его «жовто-блакитный», пардон, «гельб-унд-блау» флаг ничем особенным не прославлен на полях сражений. Во времена Второго Рейха все войска герцогства (которым правили, с пресечением старшей ветви династии Вельфов, прусские Гогенцоллерны) составляли один пехотный и один кавалерийский полк, два батальона ландвера да артиллерийская батарея, приписанные к Xкорпусу Германской Имперской Армии.

Это у Эриха фон Манштейна (до усыновления — фон Левински) среди предков, куда ни ткни, были сплошные генералы. Отец нашего героя, Отто Кребс, был учителем (впрочем, как и отец Эрвина Роммеля). Кто знает, как повернулась бы судьба юноши, отнюдь не стремившегося с пелёнок в кадровые военные, если бы не начавшаяся война.

Помните «На Западном фронте без перемен»? Патриотический подъём, ученики старших классов гимназий рвутся на фронт, выстраиваются в очереди у призывных пунктов… Кребсу тогда было шестнадцать с небольшим, возраст не призывной, но он пошёл добровольцем. Тем более, таким давали льготы по службе и, главное, в продвижении по карьерной лестнице.

3 сентября 1914 года Кребса зачисляют в Рейхсхеер. (У немцев вообще с каждой новой властью вооружённые силы называются по разному: во времена второго рейха – ДойчесКайзерлихсХеер или, менее пышно, Рейхсхеер, потом, при веймарской республике – Рейхсвер, позже, при нацистах – Вермахт, сейчас – Бундесвер. Дальше, наверное, будет Бундесхеер или, если не повезёт, Немецкий корпус янычар).

С 27 ноября Кребса переводят в 78-й (1-й Восточно-Фризский) пехотный герцога Фридриха Вильгельма Брауншвейгского полк в звании фаненюнкера. А фаненюнкер это, практически, курсант, который, после получения соответствующей подготовки, имеет право на производство в офицерский чин. Пауль Боймер и его одноклассники были постарше и потому сразу отправились в окопы, а фаненюнкер Кребс учился на пехотных курсах в Дёберитце до середины февраля 1915 года, потом месяц проходил стажировку в учебном отделе штаба X армейского корпуса и, наконец, 22 марта 1915 года получил звание фенриха (кандидат в офицеры, почти прапорщик царской армии – если на наши деньги) и начал службу в полковой пулемётной роте.

18 июня Кребс наконец получает первое офицерское звание – «лейтенант». А уже 5 августа – получает и первое ранение. (Позже, в 1918 году, за это ранение ему дадут «Фервундетенабзейхен ин Шварц» — «Знак за ранение в чёрном»). 22 августа, по возвращении из госпиталя на передовую, случается ещё одно «первое» — первое награждение, Железный крест 2-го класса. (Отставание в получении награды от одного небезызвестного ефрейтора составило полгода, а от, скажем, Гудериана – почти год).

Кребс продолжает тянуть армейскую лямку, 9 февраля 1916 года его назначают командиром 47-й отдельной пулемётной команды, которую через полгода переформировывают в роту 14-го пулемётного батальона. С 1 ноября 1916 года он – командир роты. Кребсу определённо повезло – хлебнув со своими пулемётчиками Верденского сражения, он остался жив. 6 февраля 1917 года Кребс награждён Железным крестом 1-го класса (на этот раз на полтора года раньше фюрера, от Гудерина отставание удалось сократить до трёх месяцев). На штабную должность лейтенант Кребс попадает только в сентябре 1917 года, до этого – он по-прежнему на передовой, во главе пулемётной роты. С 1 октября 1917 он становится полковым адъютантом и до самого конца войны остаётся при полковом штабе.

Да, кроме прусско-«общенемецких» Железных крестов, Кребс к концу войны обзавёлся и другими наградами: Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов с мечами, Брауншвейгским крестом военных заслуг 1-го и 2-го классов, ВеликогерцогскимОльденбургским крестом Фридриха Августа 1-го и 2-го класса… Как говорится, мелочь – но приятно.

ПЕРЕМЕНЫ

Версальский договор разрешал оставить Германии всего четыре с половиной тысячи офицеров в числе стотысячного Рейхсвера. Не только демобилизованные солдаты, но и масса офицеров, попавших под «оптимизацию», пополнили ряды безработных, недовольных и сломленных. Какой-нибудь Отто Кестер, ставший никому не нужным, из лётчиков вынужден был переквалифицироваться в атомеханики, а вот Кребс оказался полезен для новой армии, он остаётся на службе.

Мотаясь из полка в полк, 1 октября 1923 года он, наконец, оказывается в Военной академии, замаскированной под вспомогательные командные курсы. (Версальский договор, напомню, запрещал и сам Генштаб, и Военную академию при нём). В этот же день начальником курсов был назначен Людвиг Бек – впоследствии первый глава восстановленного Генштаба. (Последующие бодания с Гитлером приведут Бека сначала к почётной отставке с поста в августе 1938, а потом – к пуле в голове 20 июля 1944 года, после провала государственного переворота.Впрочем, Беку ещё повезло, он стрелялся сам, его не расстреливали впопыхах во дворе без суда, и не вешали со смаком на рояльной струне по суду).

С этого момента для Кребса дорога пошла в гору – курсы, стажировки в разных частях, командный ценз, снова курсы… 31 июля 1925 года, через десять лет (!) после первого производства, он получает второе офицерское звание – обер-лейтенант. С конца 1929 года Кребс уже настоящий офицер Генштаба (пусть формально и не существующего). В октябре 1930 года происходит маленький, но знаменательный поворот – специализацией Кребса становится военная разведка. Причем, направление, которое он выбирает, весьма символично – СССР и Дальний Восток. Именно тогда Кребс учит русский язык. Конечно, свободно и без акцента по-русски он не говорил, но вполне обходился без переводчика. С 1 октября 1931 года Кребс получает звание капитана и официально зачисляется в штат «Войскового управления».

Благодаря своей специализации – разведка против СССР – 1 июля 1933 года, уже после прихода к власти нацистов, подрастрепавших ширму Генштаба — «Войсковое управление», Кребса назначают помощником военного атташе немецкого посольства в Москве. Впрочем, никаких шпионско-джеймсбондовских операций Кребс не устраивал, все его «миссии» были «выполнимы», сведения собирались из открытых источников, легально. Пособирав полтора года в Москве слухи и сплетни, обзаведясь знакомствами и выпив не один samovarmitvodka, Кребс возвращается в Германию, проходит очередной командный ценз и получает звание майора.

Кстати, о «цензах». В немецкой армии нельзя было стать высоким штабным офицером, получать очередные звания и двигаться по карьерной лестнице, не проходя командных должностей. Молоденькому лейтенанту, дабы дослужиться до генеральских лампас, надо было не только в штабах штаны протирать, но и отслужить положенное время во главе взвода, роты, батальона, полка… Благодаря совмещению и командных и штабных должностей, немцы получали весьма опытных и разносторонних офицеров.

Впрочем, не всегда это правило работало на все сто процентов. Для Кребса командование полком в 1934 году стало последней командной должностью, дальше только штабы, что и скажется впоследствии.

После очередной «оптимизации» проведённой в октябре 1937 года в Генеральном штабе сухопутных войск (уже «официальном», не таящемся) появился новый отдел (11-й, подготовки офицеров Генштаба и уставов), туда и направляют Кребса руководителем командно-оперативной службы. Ровно через год он становится руководителем этого отдела. Майор на полковничьей должности – это говорит о многом. Впрочем, 1 февраля 1939 года Кребс получает звание подполковника.

11-й отдел входил в ведомство 2-го обер-квартирмейстера (при всей своей любви к орднунгу, немцы плодили такую запутанную бюрократию, что чёрт ногу сломит), во главе которого стоял Франц Гальдер – в будущем ставший следующим начальником Генштаба после Бека. Но не будем о Гальдере, тем более – война начинается.

Понравилась статья? Поделись с друзьями!

Об авторе

Биография

В 1930 году, будучи капитаном , он был переведён в военное министерство в Берлин. В 1930-х годах Кребс был некоторое время помощником германского военного атташе в СССР и проживал в Москве . Кребс хорошо говорил по-русски и лично знал многих высших военачальников СССР, в том числе Жукова . В 1939 году был произведён в подполковники , вскоре получил должность начальника штаба VII армейского корпуса. В 1940 году получил звание полковника , в марте 1942 - генерал-майора , в апреле 1943 года - генерал-лейтенанта , в августе 1944 получил своё последнее звание - генерал пехоты . 29 марта 1945 года Кребс стал преемником Гудериана на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск.

Знание русского языка помогло ему вести свой последний диалог с Красной армией 1 мая 1945 года. После самоубийства А. Гитлера Кребс, по поручению Геббельса , 1 мая 1945 принимал участие в попытке заключить перемирие с советскими войсками, штурмовавшими Берлин. В заключении перемирия ему было отказано в 10 часов 15 минут. Советское командование настаивало на безоговорочной капитуляции.

В этот же день в 21:30, после того, как почти все желающие покинули фюрербункер, Кребс вместе с генералом Бургдорфом застрелился в своей комнате в бункере, выстрелив из табельного пистолета себе в сердце.

Напишите отзыв о статье "Кребс, Ганс (генерал)"

Литература

Hans Krebs - Hitlers treuester General // Braunschweiger Zeitung Spezial (04/2005)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кребс, Ганс (генерал)

– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.

Господин обергруппенфюрер! Все готово. Можно выступать.

Коренастый человек в форме генерала СС с наброшенным поверх мундира темным кожаным пальто, с записной книжкой в руках, оторвав взгляд от окна, сквозь которое в утренней дымке проступали развалины гостиницы «Кайзерхоф» на Вильгельмсплац, повернулся к говорившему.

Крутой, с глубокими залысинами лоб, пересеченный шрамом, был нахмурен. Слова бригаденфюрера СС Циглера вывели Бормана из состояния глубокого раздумья... Только что он просматривал записки своего дневника, вспоминая события последних страшных дней...

Из дневника Мартина Бормана:

Второй день начинается ураганным огнем. В ночь с 28 на 29 апреля иностранная пресса сообщила о предложении Гиммлера капитулировать. Венчание Адольфа Гитлерa и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещание.

Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас большевикам!

Опять ураганный огонь!

По сообщению противника, американцы ворвались в Мюнхен!

30.4.45 года

Ева Г. λ».

Перед глазами у Бормана стояли шестеро детей Геббельсов, которым несколько часов назад был дан смертельный яд. Магда сама (доктор Кунц отказался) разжимала уснувшим детям рот, вкладывала ампулы и сжимала челюсти. А потом еще пригласила на чашку кофе: «Посидим часок, как в добрые времена...» В эти предутренние часы 2 мая ее труп, вместе с трупом мужа, обгоревший, лежал в изрытом воронками саду имперской канцелярии.

Геббельс... Этот хромающий выскочка и хвастун еще 27 апреля заставил выйти «Берлинер фронт-блатт» («Берлинский фронтовой листок»). Надо же дойти до такого маразма, чтобы обратиться к жителям города со словами благодарности. Да какими!

«Браво вам, берлинцы!

Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботьтесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Ваше поведение образцово! Дальше так же мужественно, дальше так же упорно, без пощады и снисхождения, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков... Вы выстоите, берлинцы, подмога движется!»

Борман знал, что Геббельс, как всегда, лгал: подмоги не было и быть не могло. До бункера имперской канцелярии глухо докатывался рокот орудий. Не знал Борман Другого: как далеко отсюда находятся русские.

А между тем Берлин - столица «тысячелетнего рейха» - вот уже три дня как окружен. Горели целые кварталы.

Потерявший всякое представление о реальностях, Гитлер в эти последние дни апреля ждал чуда. Его больная Фантазия рождала надежды на развалившуюся 12-ю армию, на удар по северному крылу наступающих советских войск переставшей существовать армии генерала Штейнера. Фюрер направляет Кейтеля собрать воедино все оставшиеся войска рейха. Фельдмаршал же просто не смог вернуться обратно в столицу. Тем временем Гитлер шлет отчаянные и бессмысленные радиотелеграммы генералам Венку и Шернеру с требованием начать выступление против русских...

Не знал Борман и о том, что войска 3-й ударной армии генерал-полковника В. И. Кузнецова, 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина и 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова продвигались к центру: к Тиргартену, к Унтер-ден-Линден, к правительственному кварталу. Советским комендантом Берлина Берзариным уже издан приказ о роспуске национал-социалистской партии и о запрещении ее деятельности.

Сейчас Борман был в плену тяжких мыслей. Казалось, все оставили последнее пристанище фюрера. Помимо Гиммлера и Йодля, один за другим бежали Геринг, генерал авиации Коллер, другие «соратники». Во дворе канцелярии валяется труп генерала Кребса, покончившего с собой.

Кребс... На него многоопытный и предусмотрительный Борман делал последнюю ставку в попытке оттянуть капитуляцию на востоке.

Накануне самоубийства Геббельса Борман договорился с ним послать на переговоры с советским командованием генерала Кребса, к тому времени начальника генерального штаба сухопутных войск, вручив документ, удостоверяющий полномочия последнего.

В 3 часа 50 минут 1 мая Кребс прибыл на командный пункт 8-й гвардейской армии, заявив, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным командованием Красной Армии для проведения переговоров о перемирии. Кребс передает письмо Геббельса, новоиспеченного (последняя воля Гитлера) рейхсканцлера.

Из письма Геббельса советскому командованию:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Денницу мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».

К письму Геббельса было приложено политическое завещание Гитлера со списком нового имперского правительства. (Завещание было подписано Гитлером и скреплено свидетелями. Завещание на правах свидетелей подписали Геббельс, Борман, Бургдорф, Кребс. Дата - 29 апреля, 4 часа утра.)

Свидетельствует маршал Г. К. Жуков:

«Ввиду важности сообщения я немедленно направил своего заместителя генерала армии В. Д. Соколовского на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В. Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И. В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел дежурный генерал, который сказал:

Сталин только что лег спать.

Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил полученное сообщение о самоубийстве Гитлера и появлении Кребса и решение поручить переговоры с ним генералу В. Д. Соколовскому. Спросил его указаний.

И. В. Сталин ответил:

Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

Передайте Соколовскому,- сказал Верховный,- никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребом, ни с другими гитлеровцами не вести».

Г. К. Жуков дает указание своему заместителю:

«- Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство».

О том, что Кребсу Борманом была дана команда затянуть переговоры, свидетельствует и содержание его беседы с В. И. Чуйковым - командующим армии. Писатель и журналист В. Вишневский, присутствовавший на беседе, приводит запись состоявшегося диалога. На прямой вопрос командующего, принимается ли капитуляция, Кребс ссылается на необходимость получить на это полномочия «правительства»: «Может быть, появится новое правительство на юге. Пока правительство есть только в Берлине. Мы просим перемирия».

Чуйков : Вопрос о перемирии может решаться только на основе общей капитуляции.

Кребс : Тогда вы завладеете районом, где находится немецкое правительство, и уничтожите всех немцев.

Чуйков : Мы не пришли уничтожать немецкий народ.

Кребс (пытается спорить): Немцы не будут иметь воз можности работать...

Чуйков : Немцы уже работают с нами.

Кребс (повторяет): Мы просим признать германское правительство до полной капитуляции, связаться с ним и дать нам возможность войти в сношение с вашим правительством...

В конечном счете Кребсу было категорически заявлено: прекращение военных действий возможно лишь при усло вии полной и безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск перед всеми союзниками. На этом разговор был прерван. А так как гитлеровцы тогда не приняли требования о безоговорочной капитуляции, нашим войскам был дан приказ: немедленно добить врага!

Отрезанный от мира Борман не знал, что в тот же день, 1 мая, советские войска овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов расположенный напротив имперской канцелярии. А 301-я дивизия во взаимодействии с 248-й стрелковой дивизией штурмом овладела зданием гестапо и министерством авиации. Вечером 301-я и 248-я стрелковые дивизии 5-й ударной армии вели последний бой за имперскую канцелярию.

Возвратившийся назад, Кребс докладывает нетерпеливо дожидавшемуся Борману о недвусмысленной позиции русских. С этого момента рейхсляйтеру ясно, что его политический замысел провалился и что выторговать себе какие-либо «льготы» - пустая затея. Пора спасаться..

Их было около 400 человек,- челядь фюрера, десяток высших чинов СС, офицеры из дивизии «Нордланд» и боевой группы «Бэрэнфенгер», оборонявшей канцелярию,- собравшихся в бункере имперской канцелярии.

Бункер с полусотней помещений был оборудован мощным узлом связи, продовольственным складом, подземным гаражом. Последнее пристанище Гитлера и его окружения, помимо апартаментов фюрера (включая комнату для его любимицы - собаки Блонди), состояло из анфилады маленьких комнат для технических служб, шести помещений штаба комиссара обороны Берлина Геббельса. Неподалеку разместились резиденция Бормана, комнаты группенфюрера СС Фёгеляйна, генерала Бургдорфа с группой офицеров армейской разведки, кабинет генерала Кребса. Оказавшись в бункере в числе первых советских военнослужащих, Е. Ржевская рассказывала в своей книге «Берлин, май 1945-го», что попасть в подземелье можно было с внутреннего двора рейхсканцелярии и из вестибюля, откуда вниз вела довольно широкая и пологая лестница. Спустившись по ней, сразу попадаешь в длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Чтобы достичь убежища Гитлера и его ближайшего окружения, нужно было проделать сравнительно длинный и путаный путь. А из внутреннего сада вход был непосредственно в «фюрер- бункер», как его называли обитатели подземелья.

Двухэтажный «фюрербункер» находился на большей глубине, чем убежище под имперской канцелярией, и железобетонное перекрытие было здесь значительно толще. (Начальник личной охраны Гитлера - Ганс Раттенхубер в своей рукописи, написанной им в плену, характеризует это убежище так: «Новое бомбоубежище Гитлера было самым прочным из всех выстроенных в Германии - толщина потолочных железобетонных перекрытий бункера достигала восьми метров». Ему это известно - ведь он был ответствен за безопасность Гитлера.)

Около входа в бункер стояла бетономешалка: здесь еще совсем недавно производились работы по усилению бетонного перекрытия убежища Гитлера,- вероятно, после прямого попадания в него артиллерийских снарядов...

В эти предутренние часы обитатели бункера во главе с Борманом были отрезаны от мира - рухнула радиомачта имперской канцелярии, нарушились телефонные коммуникации. Только мощный слой бетона спасал их от прямого попадания советской артиллерии...

Из дневника Мартина Бормана:

Наша имперская канцелярия превращается в развалины».

Итак, вместе собрались остатки нацистской своры, которые альтернативу самоубийству увидели в попытке прорваться из обуглившегося рейха. Ждали решения Бормана.

Ваш план, Циглер!- повернулся Борман к бригаденфюреру.

Из всех вариантов единственно подходящим может оказаться северный путь,- развернув карту Берлина начал Циглер.- Пройдем по задам разрушенных домов Унтер-ден-Линден, выйдем на пересечение с Фридрих-штрассе, потом снова на север, к вокзалу и станции метро, а там по подземному туннелю...

Возможно (скорее всего), такого разговора в действительности не было. Но многочисленные свидетельские показания впоследствии подтвердят, что выход из безвыходного положения обитатели бункера, прежде всего бригаденфюрер СС Циглер, видели именно здесь. Понимая, что события ближайших часов спрогнозировать трудно, если не невозможно, договорились встретиться у станции метро «Фридрихштрассе».

Последняя запись в дневникеМартина Бормана:

Попытка вырваться из окружения».

Как же развивались события дальше? После войны участник прорыва шофер Гитлера Эрих Кемпка выпустил в ФРГ книгу под любопытным названием: «Я сжег Адольфа Гитлера». Доверять полностью Кемпке нельзя (почему - об этом несколько позже), но описание тех предутренних часов выглядит, на мой взгляд, правдоподобно. Вот несколько коротких отрывков из его воспоминаний:

«Проскочив пустую площадь Вильгельмсплац, мы спустились в метро и пошли по рельсам в сторону Фридрих-штрассе. Где-то через два часа добрались до вокзала. Картина, которую мы тут увидели, потрясла. Смертельно усталые солдаты, раненые, о которых никто не заботился, беженцы лежали у стен, на ступеньках лестниц, на платформах станции. Большинство уже утратило всякую надежду на бегство и было безучастно ко всему происходящему... Я покинул вокзал, чтобы разведать возможность прорыва в северном направлении.

В нескольких метрах от моста Вайдендаммербрюкке улица была перекрыта заграждениями. То и дело рвались снаряды. Все вокруг казалось вымершим. Солдаты у кад сказали, что некоторым немецким подразделениям удалось прорваться, другие же, после тяжелых потерь, были отброшены...

Собрав группу, я предложил назначить Адмиралспаласт (здесь размещался театр - В. И.) постоянным сборным пунктом. Каждый получил возможность - независимо от группы - присоединиться к другой какой-нибудь прорывающейся группе. В два часа ко мне подошло несколько человек. Среди них я узнал Бормана - он был в форме обергруппенфюрера СС. Среди сопровождавших его были доктор Науман (бывший статс-секретарь - В. И.), адъютант Геббельса хауптштурмфюрер СС Швегерман и доктор Штумпфеггер. (Они покинули имперскую канцелярию после нас...) Борман, доктор Науман и я обсудили ситуацию. Борман решил использовать для прорыва танки. Я возразил: разве можно сейчас здесь найти хотя бы один танк.

Но вдруг случилось чудо: мы услышали приближающийся лязг гусениц, вызвавший у всех вздох облегчения: мы увидели три танка T-IV в сопровождении трех бронетранспортеров.

Я обратился к командиру головного танка, который назвался оберштурмфюрером СС Ханзеном: это были остатки танковой дивизии СС «Нордланд», которая в соответствии с полученным приказом уходила на север.

Рассказав Ханзену о нашем намерении попытаться прорваться, я приказал ему двигаться медленно, так, чтобы наша группа на пути к Цигельштрассе была под защитой танков.

Словно черные тени, мы двинулись вперед рядом с танками. Борман и доктор Науман шли почти вровень с башней с левой стороны от танка. Доктор Штумпфеггер и я шли позади них...

Нервы были напряжены до крайности. Каждый осознавал, что речь идет о жизни или смерти. Внезапно противник открыл сильный огонь. Через мгновение мощное пламя неожиданно вырвалось из нашего танка. Борман и доктор Науман, шедшие впереди меня, были отброшены взрывной волной.

Я тотчас же упал на землю. Доктор Штумпфеггер свалился прямо на меня. Я потерял сознание... Видимо, взрывной волной меня отбросило к развалинам какого-то Дома. Я еще ничего не видел. С трудом, опираясь на руки, прополз я метров примерно сорок, пока не наткнулся на что-то. Я нащупал стену: должно быть, это было противотанковое заграждение. Я решил передохнуть, спустя некоторое время ко мне вернулось зрение. Тут я увидел шатающуюся фигуру, она подошла поближе, и я узнал второго пилота Гитлера Георга Бетца, который тоже участвовал в прорыве... Он сказал, что, вероятно, произошел взрыв танка, который разбросал в стороны нас четверых Бормана, Наумана, Штумпфеггера и меня. Поддерживая друг друга под руки, мы медленно направились к Адмиралспаласту.

После всего случившегося я пришел к убеждению что групповой прорыв из Берлина нереален. Поэтому вся группа была распущена. Каждый в отдельности должен был попытаться (по возможности переодевшись в цивиль ную одежду) прорвать кольцо противника...»

После этого Бормана видели. Кто - живым, кто - мертвым.

Примечания:

Германский знак смерти

Гросс-адмирал Дёниц был назначен в завещании рейхспрезидентом

Ганс Кребс

200px

Период жизни