Интервью с лейлой александер-гарретт. Пойманный сон Как Тарковский работал на съемочной площадке

(отрывок из повести «Москва, мы все к тебе придем…»)

…Шура Шиварг познакомил меня с книгами своего знакомого, “забытого классика ХХ века” - Курцио Малапарте - итальянского журналиста, писателя, дипломата и режиссера. Псевдоним Малапарте переводится как “худая доля” в противоположность Бонапарте, чья фамилия означает “хорошая доля”. Малапарте говорил о себе и Наполеоне: “Он кончил плохо, а я кончу хорошо”. Настоящее имя писателя - Курт Эрих Зукерт (отец его был немцем, мать итальянкой, сам же он называл себя тосканцем, даже написал книгу “Проклятые тосканцы”), но в 1925 году, когда ему исполнилось 27 лет, он взял себе псевдоним, перекликающийся с именем Наполеона.

Рекомендацию Шуры я выполнила незамедлительно: придя домой, заказала через Амазон все книги писателя, доступные на английском и французском. Обычно доставка происходила через два-три дня. Здесь же пришлось подождать. Первые книги “Капут” и “Шкура” (запрещенная католической церковью) пришли через неделю, а “Волга рождается в Европе” через месяц. Зато какой сюрприз: первое издание 1951 года с пожелтевшими страницами и с чьим-то американским адресом! “Волга рождается в Европе” должна была выйти в Риме 18 февраля 1943 года, как уточняет сам автор, но сгорела во время авианалета Британских ВВС. Через полгода книгу переиздали, но тут уж немцы постарались: приговорили к сожжению. Вновь книга вышла в свет 1951 году в Америке. Один экземпляр этого тиража я держала в руках.

Шура рассказал, что во время войны Малапарте был корреспондентом на Восточном фронте. Во время Первой мировой войны 16-летним юношей он сбежал из дома и записался на фронт добровольцем. После войны Малапарте получил от Франции высшую награду за храбрость. В одном из боев он был отравлен германскими ядовитыми газами, попал в госпиталь, но вернулся в строй. В Италии Малапарте присоединился к Национальной партии фашистов. Уинстон Черчилль (в 30-х годах поклонник Муссолини) говорил: “Фашизм оказал услугу всему миру… Если бы я был итальянцем, я бы наверняка был полностью с вами…” Позже он пожалеет о сказанном, но слово не воробей, хотя в те дни слово “фашизм” еще не стало синонимом “Гитлер”.

В книге “Техника государственного переворота”, написанной в 1931 году на французском языке, Малапарте подвергнет критике Муссолини и Гитлера. О последнем он напишет в заключительной главе, названной “Женщина: Гитлер” (“Une femme: Hitler”): “Гитлер - лишь карикатура на Муссолини…”; “все приказчики и все кельнеры смахивают на Гитлера…”; “Гитлер, этот полнеющий, заносчивый австриец с маленькими усиками над короткой и тонкой губой, с жесткими недоверчивыми глазами, с неуемным честолюбием и циничными намерениями, как все австрийцы, питает слабость к героям Древнего Рима…”; “Гитлер - это неудавшийся Юлий Цезарь, который не умеет плавать и замешкался на берегу Рубикона, слишком глубокого, чтобы его можно было перейти вброд…” “В Москве один большевик, соратник Троцкого, высказал необычное суждение о Гитлере: “У него все недостатки и все достоинства Керенского. Он, так же, как и Керенский, просто баба…”; “Гитлер - диктатор с душой мстительной женщины. Именно этой женственной сутью Гитлера объясняется его успех, его власть над толпой, энтузиазм, пробуждаемый им у немецкой молодежи…”; “натура Гитлера - по сути женственная: в его уме, в его притязаниях, даже в его воле нет ничего от мужчины. Это слабый человек, пытающийся жестокостью скрыть недостаток энергии, свой болезненный эгоизм и неоправданное высокомерие…”; “Гитлер - целомудренный аскет, мистик революционного движения. Как бы святой. О его связях с женщинами ничего не известно, утверждает один из его биографов. Когда речь идет о диктаторах, вернее было бы сказать, что ничего не известно об их связях с мужчинами…”; “Гитлер любит только тех, кого он может презирать. Его заветное желание - в один прекрасный день получить возможность растлить, унизить, поработить весь немецкий народ во имя свободы, славы и могущества Германии…”

Книга была сожжена в Германии в 1933 году, сам автор изгнан из фашистской партии, арестован, посажен в знаменитую римскую тюрьму с романтическим названием “Regina Coeli” (“Царица Небесна”), а затем сослан на пять лет на остров Липари (с 1933 по 1938 годы). Я была на этом вулканическом острове и видела цитадель с укрепленными стенами, где, вероятно, сидел Курцио Малапарте. Он пишет, что камера 461 осталась в его душе навсегда: “Камера - внутри меня, как плод в чреве матери. / Я птица, которая проглотила свою клетку”.

Летом 1941 года Малапарте был единственным корреспондентом на передовой. Он посылал объективные репортажи, что расценивалось фашистами как преступление. Немцы требовали вернуть Малапарте с Восточного фронта и расправиться с ним. С первых же дней боев итальянский корреспондент предрекал, что война с Россией не будет быстрой: никакой молниеносной войны блицкриг (Blitzkrieg). Он говорил, что гитлеровская война обречена, что это такая же бессмысленная авантюра, как война Наполеона. Первую часть книги “Волга рождается в Европе” автор так и озаглавил: “По следам Наполеона”. Он пытался объяснить, что невозможно понять Советскую Россию без того, чтобы избавиться от мелкобуржуазных предубеждений, а те, кто не понимают Россию, не способны ни победить, ни подчинить её своей воле. Он повторял, что война идет не против Азии, чему многие тогда верили, полагая, что это столкновение между цивилизованной Европой и азиатскими ордами Чингизхана, со Сталиным во главе; что Волга впадает в Каспийское море, но берет начало в Европе, как Темза, Сена или Тибр, что Россия - часть Европы.

В сентябре 1941 года Геббельс приказал выслать военного корреспондента за “пропаганду в пользу врага”, порочащую честь немецкой армии. Малапарте арестовали, но в начале 1943 года он вновь оказался на Восточном фронте, на границе Финляндии и Советского Союза.

Сколько тонких наблюдений оставил Малапарте о последних мирных днях Европы. Его записи начинаются 18 июня 1941 года в Галаце - маленьком румынском городке на берегу реки Прут. Из окна своей гостиницы он наблюдал за русскими, живущими на противоположном берегу; описывал, как беззаботно гонялись за собаками местные мальчишки по обе стороны реки, а те, в свою очередь, гонялись за мальчишками; как румыны минировали мост, а надушенные дамы с набриолиненными господами распивали кофе в греческих кондитерских. В Галаце проживали румыны, греки, турки, армяне, евреи, итальянцы, и все они беспечно фланировали по главной улице города, заходили в парикмахерскую, к портному, к сапожнику, к табачнику, за флаконом духов, к фотографу… А мирной жизни по обе стороны реки осталось совсем немного, считанные часы… Первая бомбежка, и жизнь на обоих берегах превратилась в смерть. Среди цветущих, благоухающих полей немцы увидели трупы первых убитых советских солдат, лежавших с открытыми светлыми глазами, как будто смотрящих в безоблачное, голубое небо. Один немецкий солдат не выдержал, нарвал в поле васильков с колосьями и закрыл цветами глаза убитых.

События, описываемые в книге, заканчиваются в ноябре 1943 года - во время блокады Ленинграда. Финские войска стоят в Териоки, Зеленогорске (в ахматовском Комарове), и в Куоккале, в Репино. Оттуда Малапарте наблюдал за “агонией Ленинграда”. Он писал, что трагедия этого города безмерна, она достигла таких гигантских, сверхчеловеческих масштабов, что нормальный человек не может принимать в этом участия… “Нет таких христианских чувств, такого милосердия и жалости, чтобы осознать трагедию Ленинграда. Это сродни сценам из Эсхила и Шекспира, когда сознание зрителя, кажется, вот-вот пошатнется от количества ужасающего насилия; это вне человеческого восприятия, как что-то чуждое самой истории человеческого существования…” Писатель с болью говорил, что ленинградцы выстояли ни с чем в истории не сопоставимый уровень мученичества, но, несмотря ни на что, эти безмолвные, умирающие мужчины и женщины не были сломлены… Секрет сопротивления города состоял в том, что оно не зависело ни от количества и качества орудий, ни от мужества русских солдат, сколько от невероятной способности русских людей к страданию и самопожертвованию, что в Европе немыслимо…

Малапарте прекрасно знал русскую литературу и культуру. Одна глава книги посвящена посещению дома и могилы Ильи Репина, где в холодных пустых комнатах он слышал “легкий как прикосновение” скрип половиц, словно бывший обитатель дома незаметно прошел мимо. В заснеженном саду, хотя все происходило на Пасху, он долго искал могилу Репина. Найдя её, он стоял перед холмом без креста, а на прощание громко произнес по-русски: “Христос воскресе…” Вокруг раздавался грохот канонады: усадьба Репина находилась в нескольких сотнях метров от линии фронта.

Однажды, проходя с финскими часовыми по льду озера Ладога, он увидел под ногами вмерзших в лед русских солдат, провалившихся в воду и оставшихся там замороженными до прихода весны. Он опустился на колени и инстинктивно хотел погладить эти лица-маски застывших во льду людей. А они как будто провожали его своими широко раскрытыми глазами… Покидая непокоренный Ленинград, Малапарте обещал вернуться в этот “меланхолический ландшафт” имперского и пролетарского города, хотя ближе всего в Ленинграде ему был Санкт-Петербург.

“Кто же победил в войне?” - спрашивал себя и все цивилизованное общество Малапарте и сам же отвечал: “В Европе не победил никто. Победа не измеряется количеством квадратных километров… может быть только моральная победа. Скажу даже так: в войне не бывает победителей…”

В книге “Капут” он разоблачает нацистского “сверхчеловека” и фашистское варварство. В предисловии автор пишет: “Война - не столько главный герой книги, сколько зритель, в том смысле, в каком зрителем является и пейзаж. Война - объективный ландшафт этой книги. Главный персонаж - это Капут, веселый и жуткий монстр. Ничем нельзя выразить лучше, чем этим жестким таинственным немецким словом Капут, которое буквально означает "сломанное, конченное, разлетевшиеся на куски, обреченное на руины", смысл того, чем являемся мы, чем является сегодня Европа - кучей мусора…”

“Капут” он начал летом 1941 года в деревне Песчанка, на Украине, в доме крестьянина Романа Сучены. Каждое утро Малапарте садился в саду под акацией и работал, а когда кто-то из эсэсовцев появлялся в поле зрения, хозяин дома издавал предупредительный кашель. Перед тем, как гестапо арестовало Малапарте, он успел передать рукопись хозяину дома, а тот спрятал её в свинарнике. Невестка хозяина вшила рукопись в подкладку мундира Малапарте. “Я всегда буду благодарен Роману Сучене и его юной невестке за то, что моя крамольная рукопись не попала в руки гестапо”.

Разгромленных “победителей” Малапарте описывал так: “Когда немцы испуганы, когда мистический германский страх ползет по их костям, они вызывают какое-то особенное чувство ужаса и жалости. Их облик - убогий, их жестокость плачевна, их мужество безмолвно и беспомощно…”

А вот его наблюдения за немцами в финской бане, где парился рейхсфюрер СС Гиммлер, которого под аккомпанемент нервного хохота хлестали березовыми вениками распаренные телохранители. “Голые немцы замечательно беззащитны. У них отнята тайна. Они больше не пугают. Секрет их силы не в их коже, не в их костях, не в их крови; он только в их форме. Форма - вот подлинная кожа немцев. Если бы народы Европы увидели эту вялую, беззащитную и мертвую наготу, спрятанную под серым, военно-полевым сукном, германская армия не испугала бы даже самый слабый и беззащитный народ… Увидеть их голыми - это разом постичь тайный смысл их национальной жизни, их национальной истории…”

Малапарте высмеивал Европу, “борющуюся за цивилизацию против варварства”; он стал свидетелем нечеловеческих ужасов, которые принесли в Советскую Россию фашистские захватчики: карающие, расстреливающие детей, женщин и стариков, насилующие, вешающие, морящие голодом… Перечню злодеяний немцев на захваченных территориях нет конца - это Малапарте не устает повторять.

По роману “Шкура” 1949 года Лилиана Кавани сняла в 1981 году фильм, в котором роль Малапарте сыграл Марчелло Мастроянни. В фильме также участвовали Берт Ланкастер и Клавдия Кардинале. Мрачный, циничный, потерявший всякие нравственные ориентиры мир времен войны в Италии 1943 года, когда в Неаполь вошли американские войска, подвергая местное население, особенно женщин, насилию, унижению и презрению: “Вы - грязные итальянцы!” - отовсюду звучала излюбленная фраза американцев. Победителей не судят, но стоит помнить слова Эсхила: “Лишь почитая богов и / Храмы побежденных, / Спасутся победители…”

Испытывая большой интерес к Советской России, Малапарте приехал на несколько недель в Москву весной 1929 года. Он предвкушал увидеть у власти гегемонию пролетариата, живущую по аскетическим, пуританским законам, а вместо этого встретил эпикурейскую партийную элиту, во всем копирующую Запад, предающуюся скандалам и коррупции всего через пять лет после смерти Ленина. У Малапарте появилась идея написать роман-хронику о жизни новой московской “коммунистической аристократии”. Первоначальные названия романа: “Бог - убийца”, “По направлению к Сталину”, “Принцессы Москвы”. Окончательное название незаконченного романа - “Бал в Кремле”. На его страницах появляются не только Сталин, Горький, Луначарский, Демьян Бедный, Маяковский, но и сам Булгаков. О встречах Булгакова с Ма-лапарте стало известно из мемуаров второй жены писателя - Любови Евгеньев-ны Белозерской. Третья жена - Елена Сергеевна тоже упоминает имя итальянского журналиста в связи с бурным романом их подруги Марии (Марики) Чимишкян. В своей книге “О, мёд воспоминаний” Любовь Белозерская описывает автомобильную прогулку, в которой принимали участие её муж, Марика и она сама: “Погожий весенний день 1929 года. У нашего дома остановился большой открытый „Фиат”. В машине знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-либо виденных мной мужчин). Это итальянский журналист и публицист Курцио Малапарте (когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, он ответил: „Потому что фамилия Бонапарте была уже занята”), человек неслыханно бурной биографии, сведения о которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда, с некоторыми расхождениями… Настоящее имя его и фамилия Курт Зуккерт. Зеленым юношей в первую мировую войну пошел он добровольцем на французский фронт. Был отравлен газами, впервые примененными тогда немцами…”

Сам Малапарте описывает не одну встречу с Булгаковым. В романе “Волга рождается в Европе” он упоминает об их встрече в Большом театре, где они сидели в партере и смотрели балет “Красный мак” на музыку Глиэра с непревзойденной балериной того времени Мариной Семеновой. Вдвоем они прогуливались по улицам Москвы в Пасхальные дни и говорили о Христе! Я проверила в календаре: Пасха в 1929 году выпадала на 5 мая. Значит, у нас есть точная дата их встречи. В “Мастере и Маргарите” встреча с “иностранцем” происходила в один из майских дней, “в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах…”

Интересно сравнить описание молодого брюнета - “красавца в соломенном канотье” жены Булгакова (предмету её восхищения 9 июня 1929 года исполнялся 31 год, а её мужу 15 мая 38 лет) с зарисовкой “иностранца”, принесшего неимоверный хаос в советскую столицу: “Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду - лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом - иностранец…”

В 1929 году Булгаков только начинал писать свой “закатный” роман. В черновиках он назывался “Черный маг”, “Копыто инженера”, “Вечер страшной субботы”, “Гастроль”, “Черный маг”, “Консультант с копытом”, “Сатана”, “Черный богослов”, “Он появился”, “Подкова иностранца”.

Малапарте не читал романа: он вышел в 1966 году, через 10 лет после его смерти. Но в те Пасхальные дни они много говорили о Христе. “Где спрятан Христос в СССР? - вопрошал Малапaрте. - Как зовут русского Христа, Христа советского?” И сам давал ответ: “Наплевать!” - вот имя русского Христа, Христа коммунистического…”

В романе “Бал в Кремле” Малапарте спрашивал Булгакова, в каком из его персонажей скрывается Христос? Речь шла о “Днях Турбиных”. Булгаков ответил, что в его пьесе у Христа нет имени: “Сегодня в России герой Христос не нужен…” Малапарте продолжал свой допрос: “Ты боишься назвать его имя, ты боишься Христа?” “Да, я боюсь Христа”, - признавался Булгаков. “Вы все боитесь Христа. Почему вы боитесь Христа?” - не унимался итальянец. Малапарте пишет, что полюбил Булгакова в тот день, когда увидел, как тот, сидя на площади Революции, молча плакал, глядя на московский люд, двигающийся мимо него, на эту убогую, бледную и грязную толпу с мокрыми от пота лицами. Он добавлял, что у движущейся мимо Булгакова толпы, было такое же серое бесформенное лицо, такие же погасшие водянистые глаза, как у монахов, отшельников и нищих, присутствующих на иконах Божьей Матери. “Христос ненавидит нас”, - тихо сказал Булгаков.

Малапарте подробно описывает дни русской Пасхи, когда из громкоговорителей на столбах возле церквей звучал раскатистый голос Демьяна Бедного, председателя “Союза воинствующих атеистов, и безбожников”, автора “Евангелия от Демьяна” (“Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна”), где рассказывается о Христе, сыне молодой проститутки Марии, рожденном в доме терпимости. “Товарищи! - вопил Демьян Бедный. - Христос - контрреволюционер, враг пролетариата, саботажник, грязный троцкист, продавшийся международному капиталу! Ха-ха-ха!” У входа на Красную площадь, на стене рядом с часовней Иверской Богоматери, под огромный плакатом “Религия - опиум народа”, висело пугало, изображавшее увенчанного терновым венцом Христа с табличкой на груди “Шпион и предатель народа!” В часовне, под распятием, Малапарте увидел прибитую надпись: ”Иисус Христос - легендарный персонаж, никогда на самом деле не существовавший…” На одной из колонн Большого театра, на тогдашней площади Свердлова, сальный голос Демьяна Бедного кричал из репродуктора: “Христос не воскрес! Он пытался взлететь в небо, но был сбит доблестной красной авиацией. Ха-ха-ха!”

Мысль, возникшая у меня после прочтения этих строк, напрашивалась сама собой: а не является ли Малапарте одним из “вдохновителей” образа Воланда? Штрихом к созданию образа “иностранца”? Жаркий майский день, прогулка с загадочным итальянцем, беседы о Христе… В итоге один написал книгу о Христе и о дьяволе, другой в 1951 году в Италии снял по собственному сценарию фильм “Запрещенный Христос”, получивший приз на Первом Берлинском кинофестивале.

При посещении мавзолея Ленина, Малапарте спросил: ”Почему вы забальзамировали его? Вы превратили его в мумию…” Ему ответили: “Мы не верим в бессмертие души”. Малапарте понял, что “смерть для коммуниста есть гладкая, компактная стена без окон. Холодный, герметически закрытый сон. Пустота, вакуум… Остановившаяся машина…”

О советском безбожии Малапарте говорил, что всё в этой колоссальной трагедии безбожия переходит границы привычного человеческого опыта. “Русские превратились в людей, ненавидящих Бога в себе, в тех, кто ненавидит себя не только в себе подобных, но и в животных”. Он приводит пример смертельно раненого русского пленного, которого несут на носилках такие же пленные. На минуту они останавливаются. К раненому подбегает собака. Он берет её за ошейник и нежно гладит по голове. Потом хватает кусок льда и острым концом со всей силы бьет собаку между глаз. Собака взвывает от боли, заливается кровью, пытается вырваться из рук умирающего солдата, вырывается и окровавленная убегает в лес. Пленный солдат хохочет, хотя жизни в нем осталось самая малость, как и в раненой им собаке.

На вилле Малапарте снимался культовый фильм Жана-Люка Годара “Презрение” (“Le Mépris”) по мотивам романа Альберто Моравиа с Брижит Бардо, Мишель Пикколи и Фрицем Лангом в главных ролях. После запрета фильма “Завещание доктора Мабузе” в 1933 году немецкого режиссера Фрица Ланга вызвал к себе рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс (режиссер ждал неминуемой расправы) и неожиданно предложил ему пост главы германской киноиндустрии: “Фюрер видел ваши фильмы „Нибелунги“ и „Метрополис“ и сказал: вот человек, способный создать национал-социалистическое кино!..” В тот же вечер Фриц Ланг покинул Германию и никогда туда больше не возвращался.

Свою знаменитую виллу из красного кирпича - Casa Malaparte (её называли одним из самых красивых домов в мире), находящуюся в восточной части острова Капри на высокой, 32-х метровой, неприступной, выступающей со всех сторон в море отвесной скале, писатель спроектировал сам. Она напоминает летящий над морем парус или гальюн (galjoen, нидер., - передняя надводная часть парусного судна) корабля. В разное время здесь гостили многие писатели, включая Альберто Моравиа и Альбера Камю. На вилле Малапарте побывал и Шура Шиварг. Больше всего Шуру потряс горящий камин с задней стеной из стекла. Через пламя камина со всех сторон гостя окружала синева безбрежного Средиземного моря, сливавшаяся с синевой неба. К вилле можно было добраться по морю только в безветренную погоду, чтобы не разбиться о подводные рифы; или долго добираться пешком. Недавно я пересмотрела фильм Годара. У виллы - неприступный характер. 99 ступеней, ведущих на крышу, напоминали ацтековскую пирамиду. Хозяина виллы до сих пор называют одним из самых энигматичных мужчин первой половины XX века. Одно из сочинений Малапарте так и называется - “Дом как я”. Он считал, что его вилла - это его портрет, высеченный из камня. “Я живу на острове, в доме, который построил сам; он печален, суров и неприступен; стоит один на отвесной скале над морем… как приведение, как тайный облик тюрьмы… Возможно, я никогда не хотел, даже когда сидел в тюрьме, совершить побег. Человек не может быть свободным на свободе, он должен быть свободным в тюрьме…”

После смерти писателя в 1957 году виллу разграбили вандалы, а камин, которым так восхищался Шура Шиварг, разбили. В 80-х началось серьезная реставрация дома. У писателя есть сборник очерков “Женщина как я”. Среди них: “Город как я”, “День как я” и “Собака как я”. Читая этот рассказ я не могла сдержать слез, он посвящен его собаке Фебо. Знакомые чувства ни с чем не сравнимой любви к преданному тебе существу. Будучи в тюрьме на острове Липари, Малапарте спас щенка от неминуемой смерти, это был его единственный друг, который в свою очередь помог хозяину преодолеть одиночество и отчаяние.

У Любови Белозерской есть еще замечания о Малапарте: “На его счету много острых выступлений в прессе: „Живая Европа”, „Ум Ленина”, „Волга начинается в Европе”, „Капут” и много, много других произведений, нашумевших за границей и ни разу на русский язык не переводившихся. Если судить только по названиям, то они обличают крен влево. Но не всегда было так. Сначала поклонник Муссолини, потом его ожесточенный противник, он поплатился за это тяжелой ссылкой на Липарские острова. Умер он в 1957 году. У его смертного одра - по сообщениям иностранных источников - дежурил папский нунций, чтобы в последний момент он не отринул обрядов католической церкви. Но это я забежала вперед, а пока это обаятельно веселый человек, на которого приятно смотреть и с которым приятно общаться. К сожалению, он пробыл в Москве очень недолго…”

После войны Малапарте, действительно, безуспешно пытался примкнуть к рядам коммунистической партии Италии. Если верить легендам, сопровождавшим его всю жизнь, партбилет он получил посмертно, а перед смертью принял католичество. Одни обвиняли Малапарте в преклонении перед фашизмом, другие перед коммунизмом. Многие недоумевали: соответствует ли фактам то, о чем пишет Малапарте? Почему именно с ним случались события, которые не происходили с другими? Ответ простой: настоящий писатель видит в жизни то, чего не замечают другие. Лучшую характеристику дал себе сам писатель, назвав себя “проклятым тосканецем", ценящим свободу превыше всего: “только свобода и уважение к культуре убережет Европу от времен жестокости…”

В Москве Малапарте облюбовал два места - бар гостиницы “Метрополь” и ресторан “Scala”. Сам он жил он в гостинице “Савой”.

Лейла Александер-Гарретт - автор книги "Андрей Тарковский: собиратель снов" и фотоальбома "Андрей Тарковский: фотохроника "Жертвоприношения". Автор пьес "Ночной Гаспар. Повешенный" и "English Breakfast". Работала на съемках последнего фильма Андрея Тарковского "Жертвоприношение" в Швеции и с Юрием Любимовым в Королевском Драматическом Театре в Стокгольме, а также в Королевском Оперном Театре Ковент Гарден в Лондоне. Организатор фестивалей Андрея Тарковского, Сергея Параджанова в Лондоне. Автор многочисленных фотовыставок.

В «Собирателе снов» вы упоминаете, что Тарковский завещал вам «не быть нейтральной» и даже предсказывал, что вы напишите книгу.

Л. Г.: Когда я писала, вспоминала эти слова. Тогда они меня возмутили. Я была молодой, строптивой, и меня возмущало, что кто-то мне что-то указывает. Но Андрей всегда угадывал, всегда попадал в яблочко. И вот, написала через 20 лет... К тому же выходит очень много книг про Тарковского, которые не соответствуют действительности. Я не хочу никого судить — каждый вправе распоряжаться своими знаниями, знакомствами, дружбой и писать что хочет, но я была в стороне. По крайней мере, пыталась. Книга не обо мне. Мне просто посчастливилось быть рядом с ним, со всей съемочной группой, быть участником этого волшебного процесса создания кино. Ведь это действительно волшебный процесс: из ничего, какая-то идея, сон, случай — Тарковский ткал из воздуха.

А почему вы решились написать книгу лишь спустя 20 лет?

Л. Г.: Я часто повторяю, мне очень понравилась китайская фраза: ничего не бывает слишком рано и слишком поздно, все бывает вовремя. Это ведь правда. Вот напиши я эту книгу раньше, может, чего-то бы не осознала, не перечувствовала, не переварила... Это произошло после фестиваля Тарковского в Лондоне, может, от встречи с , с Гордоном, с Янковским, Бондарчук — это дало стимул и зарядило меня. Они меня подстегнули, и я писала не то что в какой-то спешке и небрежности, но в спешке, что это надо сделать.

Вы живете в Лондоне, учились в Швеции, выросли здесь. Расскажите о себе чуть подробнее.

Л. Г.: Я родилась в Советском Союзе, в Узбекистане, потом приехала в Ленинград — поступала в Академию художеств. Тогда и встретила своего бывшего мужа. Я тогда даже не знала, что он швед — мы боялись их, они тоже осторожничали. Затем вышла замуж, уехала в Швецию. А когда узнала, что там будут съемки фильма Тарковского, пошла к продюсеру. Она мне сказала, что Тарковский настаивает, чтобы переводчиком на картине был мужчина. Мол, женщина ему не подходит по характеру, снимать надо рано, работа тяжелая, да и на «Ностальгии» он работал с мужчиной, поэтому, наверное, привык.

Но вы все-таки получили эту работу. Как думаете, чем вы взяли Тарковского?

Л. Г.: Лучше бы, конечно, он сам ответил! Но я никогда не вешалась на него, не доставала, и это его удивляло. Вокруг него были и более близкие люди, но они иногда просто когтями вцеплялись. У меня этого не было. Может, потому что я жила в Швеции, в другой обстановке. Это замечательная вещь, прекрасно быть русским и все время бросаться в объятия, но иногда нужно кое-что удерживать в себе.

Какую страну вы считаете домом?

Л. Г.: Я сейчас здесь — и для меня существует только Москва. А когда я в Швеции, она для меня как самая любимая мачеха. Это юность, время, проведенное с Андреем, театр, друзья.

Вы пишете, что Россия — «генератор», который заряжает энергией, и очень тепло описываете страну. Но тон меняется, когда речь заходит об отношении к России Тарковского.

Л. Г.: Андрей знал себе цену, он знал, что приносит валюту в эту страну, а ему нагло врали... Его ведь часто приглашали снимать за рубежом, а эти подонки говорили, что Тарковский не хочет, занят, его нет в Москве. А сам он об этом узнавал через несколько лет. К нему относились как к ничтожеству. Вот даже эта история, когда Андрей хотел привлечь к фильму «Жертвоприношение» , с которым работал в Италии. Ему даже не ответили из посольства. А ведь Тарковский никогда не был диссидентом, он отказался встречаться со многими западными журналистами, потому что они перестали видеть в нем художника и делали акцент лишь на диссидентстве.

За рубежом, наверное, тоже было непросто?

Л. Г.: Очень тяжело, конечно. Здесь тяжело. И там тяжело. Другого порядка проблемы — денежные. Здесь на картине он мог долго ждать нужной погоды, а там у нас было 55 съемочных дней, и вот хоть ты тресни.

М. Т.: Ну, здесь-то тоже было количество отснятых метров в день.

Л. Г.: Но бюджет-то больше.

М. Т.: Ну, не знаю, вообще, он работал на очень маленьких бюджетах. Просто на Западе более жесткая система.

Л. Г.: Деньги диктуют все.

М. Т.: Здесь тоже диктовали, но ему шли навстречу, понимая, что он великий художник, и что надо ему помочь.

Л. Г.: Он не раз говорил, что в России ему дается бюджет — и все, он снимает кино и об этом уже не думает. А там каждый день напоминали. А потом, конечно, неуверенность в завтрашнем дне. Здесь у него был дом, друзья, семья, поддержка, был тыл. Там не было. Были, конечно, знакомые — но одно дело когда ты гость, а другое дело — когда часть общества.

А как это сказалось на фильмах? Чем, по-вашему, отличаются сделанные на Западе последние картины Тарковского?

Л. Г.: Простотой. Тарковский говорил: простота — это самое сложное. В «Жертвоприношении» несколько героев, простой дом, ничего особенного. Все убрал. Аскетизм до последнего.

Каким Тарковский был на съемочной площадке?

Л. Г.: Стремительный, как ветер. Вихрь, который приходил, и все начинало вокруг двигаться. Причем не беспорядочно двигаться — иногда люди создают вокруг себя хаос — это был творческий вихрь. Он хотел, что очень важно, всех подключить к своему творческому процессу.

«Собиратель снов» — одно из альтернативных названий фильма «Жертвоприношение». Почему вы его выбрали для книги?

Л. Г.: Режиссер обычно воплощает сценарии, идеи, а Андрей воплощал сны, фантазии, видения. Вот, в частности, была история, когда ему приснился сон, в котором он умер и видит свою мать, и Тарковский решил включить эту сцену в фильм.

М. Т.: Речь идет о сцене, которой не было в сценарии. Бюджет был скромный, поэтому ее сначала не хотели снимать. Но потом сняли.

Л. Г.: Но в фильм сцену не включили. Там все участники в длинных платьях, в шляпах, а хотелось достигнуть предельной простоты, чтоб никаких красот в фильме не было. И он этот кусок вырезал, остались только начало и конец.

А какие еще сны или, может, случаи из жизни попали в его фильмы?

М. Т.: В «Зеркале» есть эпизод, в котором мальчика бьет током. Это детский анекдот, я его забыла, только помню, что этот мальчик в анекдоте за что-то схватился и говорит: «Ой, током бьет». Это было невероятно смешно, я рассказала Андрею, он тоже хохотал, а потом использовал его.

Или вот в «Зеркале»: сцена с мальчишкой, который бросает учебную гранату. Ему еще говорят что-то вроде: «А еще блокадник, ленинградец», — мол, не имеет права на нехорошие поступки. Почему блокадник — наверное, потому, что в 43-м году, когда прорвали блокаду, ленинградских детей везли вниз по Волге, и на какую-то ночь они остановились в деревне, где мы учились. Все побежали встречать их на пристань, вышли люди с едой, но им нельзя было есть, с ними были врачи. Мы сами были как спички от голода, но то, что увидели, — это непередаваемо. Лиц просто не было, только огромные глаза. И, конечно, Андрею это запомнилось.

Как и многое другое — Тарковский был Тарковский. Хотя бы эта история с многострадальной черемухой, которую он требовал у бедных шведов для «Жертвоприношения». В конце войны мы жили в деревне под Москвой, и мама торговала черемухой у Павелецкого вокзала. Андрей лазил на черемуху, рвал, нам бросал, а мы с мамой подбирали. И, конечно, он хотел восстановить в фильме образ того дерева, но не получилось.

В книге немало очень личных деталей — в том числе об отношениях Тарковского с женой. Много такого, о чем сам режиссер, наверное, не хотел бы рассказывать. Как вы для себя решали эту проблему?

Л. Г.: О нем уже написано столько неприятных вещей! Я же старалась деликатно, заретушированно. Не об этом ведь книга.

М. Т.: Мы не можем поместить художника в вакуум, необходимо, чтобы читатель понял — Андрей жил не в безвоздушном пространстве. Это подчеркивает внутреннюю жизнь Андрея, те противоречия, которые его раздирали. В его жизни присутствовал некий человек, сыграл большую роль, и, может, способность к творчеству сохранялась во многом благодаря условиям, в которых Андрей существовал. Потому что творцу нужна не только манная каша, но и что-то посерьезней: преодоление, внутренняя борьба, которые, возможно, и давали творческий импульс.

Большую часть «Собирателя снов», помимо вступления и эпилога, составляют ваши старые дневники со съемок «Жертвоприношения» с вашими же комментариями. Вы включили дневники как есть или что-то меняли?

Л. Г.: Это были записки, бумажки, пометки на сценарии. Я лишь все расшифровала, а потом собрала. Архивный материал огромный, у меня еще много осталось...

То есть ждать еще одной книги?

Л. Г.: Ну, нет, наверное, это уже будет что-то другое, хватит.

Сегодня Elegant New York начинает новую рубрику, в которой будет публиковать материалы с продолжением из номера в номер. В рубрике будут представлены главы из книг, серии рассказов, публицистика и многое другое.
Открывает наши «Серии» статья Лейлы Александер-Гарретт «Берлин-Киев-Москва».

Лейла Александер-Гарретт, была помощником, переводчиком и другом Андрея Тарковского, работала с ним в Швеции на съемках его последнего фильма «Жертвоприношение» (1985). Свои воспоминания об этом великом режиссёре, она опубликовала в книге «Андрей Тарковский: собиратель снов». Также, она создала и выпустила в свет в 2011 году, замечательный фотоальбом «Андрей Тарковский: фотохроника «Жертвоприношения».

Лейла организовала и провела несколько интереснейших фотовыставок и фестивалей: «Последнее кино», галерея «На Солянке», Москва, 2010; кинофестиваль «Зеркало», Иваново, 2010; кинофестиваль «Молодость», кинотеатр «Киев», мультимедийная инсталляция в культурно-просветительном центре «Мастер класс», Киев, 2011.

Также она является организатором: фестиваля Андрея Тарковского в Лондоне, 2007; фестиваля Сергея Параджанова в Лондоне и Бристоле, 2010; благотворительного концерта в помощь реставрации русского православного храма в Лондоне, (храма, в котором служил митрополит Антоний).

Также Лейла Александер-Гарретт продолжительное время работала с Юрием Любимовым в Королевском Драматическом Театре в Стокгольме («Пир во время чумы» Пушкина, «Мастер и Маргарита» Булгакова) и в Королевском Оперном Театре Ковент Гарден в Лондоне – («Енуфа» Яначека, «Кольцо Нибелунгов» Вагнера).

БЕРЛИН-КИЕВ-МОСКВА

Лейла Александер-Гарретт

Берлин

О моей влюбленности в Берлин ревниво напомнила дочь, штудирующая к экзаменам немецкий, когда, по возвращении из Киева, я с упоением стала рассказывать ей о городе, покорившим меня своей красотой, величием, гостеприимством и встречами с замечательными людьми, среди которых оказались и украинцы, и русские, и армяне и даже один шотландец. Мы сидели с Леной в парке, увековеченном в «Былом и думах» известным русским изгнанником, жившим некогда «близ Примроз-Гиля»; Лена отчеканивала немецкие фразы, приводя меня в недоумение: откуда у нее это пристрастие к германской культуре, к немецкому языку, к театру Брехта, к чтению «Фауста» Гёте в оригинале?

Все действительно началось с немецкой столицы, с выставки, посвященной Андрею Тарковскому, «Зеркало к зеркалу» («Mirror by Mirror») в галерее «Photo Edition Berlin». В основу экспозиции коллажей Сергея Святченко лег легендарный фильм Тарковского «Зеркало», точнее, несколько кадров из фильма, попавших в руки к украинскому художнику, живущему в Дании, от его учителя, а тому они достались от самого режиссера. На вернисаж из Москвы приглашены были сестра режиссера Марина Тарковская с мужем Александром Гордоном – сокурсником Андрея и соавтором дипломных работ во ВГИКе, а из Лондона я. Марина приехать не смогла, и я провела свой кратковременный визит (с 2 по 5 апреля 2009 года) с Александром.

Весной следующего года Сергей позвонил из Дании с известием о готовящихся в Киеве Днях творчества Арсения и Андрея Тарковских «Батько та сын». Его звонок совпал со встречей с выдающимся режиссером Романом Балаяном в Британском институте кинематографии, где проходил фестиваль еще одного знаменитого киевлянина-«вiрмянина» Сергея Параджанова. Вскоре выяснилось, что Роман Балаян знаком с директором культурно-образовательного центра «Майстер Класа» Евгением Уткиным – организатором Дней творчества Тарковских, человеком бизнеса, главной движущей силой многих серьезных культурных мероприятий в Киеве, таких как «Гоголь-фест», концертов классической музыки, поэтических вечеров и других проектов.

Сергея Параджанова с Тарковским связывала многолетняя дружба и взаимное искреннее восхищение. Когда в 1962 году на экраны вышел фильм «Иваново детство», Параджанов воскликнул: «Тарковский мой учитель!» – «Сережа – гений!» – отозвался редко наделявший хвалебными эпитетами собратьев по профессии Тарковский после выхода в свет «Цвета граната». Прежде чем впустить очередного гостя в свой хлебосольный киевский дом, Параджанов спрашивал, видел ли тот «Иваново детство»? На положительный ответ дверь отворялась, на отрицательный – захлопывалась перед носом посетителя с наставлением немедленно посмотреть картину – и тут же возвращаться для ее обсуждения! Свой последний фильм «Ашик-Кериб» Параджанов посвятил Тарковскому, о чем, не скрывая слез, объявил со сцены на премьерном показе в Мюнхене.

Берлинский визит я с благодарностью связываю с именем Рона Холлоуэйя – писателя, кинокритика, режиссера, ушедшего из жизни в декабре 2009 года. Американец по происхождению, изучавший философию в Чикаго, получивший докторскую степень теолога в Гамбурге, Рон и его динамичная жена – актриса и журналистка Доротея Моритц, были центром не только всемирно известных кинофестивалей, таких как берлинский, каннский и венецианский, но и многих восточно-европейских, азиатских и латиноамериканских. Ежегодно они посещали более двух десятков кинофестивалей, издавали журнал «Кино», в котором знакомили читателей с новыми именами, среди которых были и наши соотечественники: Климов, Параджанов, Герман, Абуладзе, Быков, Тарковский. Рон награжден почетным орденом немецкого креста «За заслуги в области культуры» – за «наведение мостов», каннской «Золотой медалью», польским «Кольцом», престижной наградой «Американского фонда поддержки кино» и многими другими международными призами. Доротея Моритц своей главной заслугой считала «победу над католической церковью», так как ей удалось переманить будущего католического священника и сделать его своим мужем и соратником в благородном служении искусству.

Из гостиницы, что на улице музы астрономии и астрологии Урании, я позвонила Рону, и тут же была приглашена на улицу Святых земель, расположенную на берегу реки Шпрее, в старинный дом с монументально-декоративной росписью сграффито. Просторная, светлая квартира с книжными стеллажами от пола до потолка, с мягкими диванами и креслами шестидесятых годов, с журнальными столиками, заваленными стопками журналов и газет – типичный уголок богемной интеллигентной пары. Мы сидели с открытой балконной дверью – приятно было из дождливого Лондона очутиться в залитом солнцем Берлине – и рассматривали сотни фотографий, снятых Роном во время визита Параджанова в Германию. С умиленной улыбкой Рон рассказывал, как сопровождал своего гостя по всем блошиным рынкам, где непревзойденный мастер мифотворчества ловко морочил голову торговцам, а те, как зачарованные, бесплатно отдавали запавшие в душу экзотическому покупателю всякие безделушки. После чаепития Рон, с торжественно-ироничным выражением лица, вынес в гостиную рубашку Параджанова, которой тот «махнулся не глядя», влюбившись в его яркую американскую майку. Торжественный ритуал облачения меня в мантию Параджанова сопровождался заразительным смехом Доротеи.

Перед отъездом Рон пригласил меня посмотреть неоконченный фильм-интервью с Алексеем Германом.

Александер-Гарретт Л. Собиратель снов Андрей Тарковский. - М.: Издательство «Э», 2017. — 640 с. — (Жизнеописания знаменитых людей). ISBN 978-5-699-95388-2

В основу книги положен дневник Лейлы Александер-Гарретт, переводчицы Андрея Тарковского на съемках «Жертвоприношения», который она вела каждый день. Последний фильм Андрея Тарковского — фильм-завещание, призывающий к осознанию личной ответственности за события, происходящие в мире.

Юрий Норштейн: "Книга Лейлы Александер-Гарретт одновременно документальная и художественная, то есть художественная в том смысле, что Лейла владеет прекрасно русским словарем, документальна, поскольку она была свидетелем всего этого огромного творческого процесса на фильме «Жертвоприношение», потому что была переводчицей Тарковского, причем, по-моему, сразу в три стороны: на английский и на шведский и на русский обратно, исключая маты Тарковского. Вся речь Тарковского, благодаря ей, была в ушах его помощников — щепетильных, очень аккуратных шведов, которых Тарковский во время съемки превратил в нормальных людей, в том смысле, что они стали более раскованы, более свободно понимать, о чем идет речь, в каком направлении движется фильм. Хотя вряд ли до конца кто-то из коллег может понимать, что там, в голове у режиссера засело, он и сам-то не всегда понимает.

Тарковский — импровизатор, он способен менять характер направления сцен в процессе творческой работы, а без этого никак не получается. Обо всем об этом пишет Лейла. Мне нравится, что это книга нелицеприятная. Это не книга поклонения Андрею Арсеньевичу и возвеличивания его как режиссера и творца. В этом, во-первых, он не нуждается, а во-вторых, любое такое установленное поклонение лишает человека живого и вызывает только одно — недоверие читателя. Книга Лейлы по существу документальна: она документальный отпечаток душевного состояния, чувственного состояния режиссера, она документальный отпечаток его мучений, его шатаний из стороны в сторону, мотаний, когда человек не имеет возможности снимать, но продолжает жить под тем напряжением, который он сам себе задал в начале фильма. И тогда начинаются ужасы, которые может понять только близкий человек, либо тот, с кем это происходит. Мне кажется, что у Лейлы было много горького в общении с Тарковским и она открывала много горьких черт, которые характеризуют героя этой книги с разных, в том числе и достаточно неприглядных сторон, но это все нельзя убирать из жизни человека: любой содержит и то, и другое.

Прочитав эту книгу, я сразу позвонил Лейле, высказал все свои восторги в ее адрес, подчеркнув, что это одна из правдивейших книг и, самое главное, что она абсолютно точное свидетельство, поскольку Лейла сама как творческий человек не даст себе право соврать, ведь ее ложь сразу же умножится и проникнет в читателей, которые эту ложь перевернут по-своему, и тогда появится бессмысленная легенда. Не стоит создавать легенды, а нужно вглядываться в истинное лицо и вычитывать то, что действительно сопровождает жизнь творца со всеми горестями и радостями открытий. Книга «Собиратель снов Андрей Тарковский» — лучшее, написанное о Тарковском, вместе с биографическими воспоминаниями Марины Тарковской — без сомнения, написана с любовью, что редко в наше время. Все в ней живо, тонко, без лакировки, без прикрас. Главное — Тарковский в ней живой".

Лейла Александер-Гаррет, переводчица Андрея Тарковского во время съемок "Жертвоприношения", в конце недели презентовала в Москве свою книгу "Андрей Тарковский: собиратель снов".

При чтении книги роскошь слышать очевидца боролась со смущением от некоторых характеристик ее героев, от банальности эпитетов и претенциозности композиции. По воле ли редакторов или самого автора, но книга, увы, казалась еще одним вкладом в хитующий, но явно избыточный и до конца непонятный жанр, когда шофер рассказывает о жизни принцессы, бывшие жены об известных мужьях и пр. Однако при личной встрече автор оказался куда симпатичнее, чем текст. Сразу стало понятно, почему Тарковский выбрал ее в переводчики - тонкий, ровный, психологически ясный человек.

Российская газета: Кем вы были в его жизни? Прототипом образа Переводчицы в "Ностальгии"?

Лейла Александер-Гаррет: Ну разве что с точки зрения гардероба. Мой тогдашний муж, приехав с кинофестиваля, сказал: Тарковский содрал твой гардероб. Пальто, шарф, туфли и золотистая сумка, которые были у меня во время первой встречи с режиссером в Москве, оказались в фильме. И беретка, и волосы у переводчицы были такие же, как у меня. Но это касалось почти всех. Он мог увидеть какую-то косыночку и сказать "хочу". Как-то он сказал мне: снимай жилет. И одел в него сына в фильме. Он мог говорить о высших мирах, но при этом высасывать из жизни все детали. Он "списывал" с окружающего все, что ему нравилось.

РГ: Как бы вы назвали жанр ваших с ним отношений?

Александер-Гаррет: "Судьбы скрещенье". Тарковский перебрал 14 переводчиков, но говорил "алхимия не совпадает". И, в конце концов, мне почти каждый день стал звонить директор картины и приглашать. А когда я пришла, обнял и сказал: ты будешь с нами, потому что Тарковский с тобой спокоен. Андрей был очень нервным человеком, он весь вибрировал.

РГ: Какие у вас были мотивы при написании книги?

Александер-Гаррет: Желание ее написать возникло сразу после съемок "Жертвоприношения" и ухода Андрея. Но как говорят мудрые китайцы, ничего не бывает слишком поздно или слишком рано, все - вовремя. Надеюсь, что сейчас это "вовремя" наступило. У меня дома огромный архив, который я надеюсь передать музею Тарковского в Москве, - позор, что его до сих пор нет. Я думаю, к нему бы возник мировой интерес. Во всяком случае, когда я в декабре 2007 года организовала маленький кинофестиваль в Англии, посвященный Андрею Тарковскому, залы были забиты. После "Зеркала" к Марине Тарковской подходили зареванные англичане и говорили: этот фильм про меня.

РГ: В книге много новых деталей?

Александер-Гаррет: Да, ведь этот период в жизни Тарковского - терра инкогнита. Он в то время почти ни с кем не общался. Мне недавно режиссер Владимир Грамматиков рассказывал, как Тарковский просил его взять деньги и передачу для сына Андрюши. И он не побоялся. А вообще были люди, которые, увидев его, переходили на другую сторону улицы.

РГ: Чем была особенна эта работа над "Жертвоприношением"?

Александер-Гаррет: Было много интересного. Андрей во что бы то ни стало хотел снимать белые ночи. А потом все кадры с белыми ночами удалил из фильма. Группа недоумевала. Он отвечал: я не знал, как они будут выглядеть на пленке. Интриговавший его образ белой ночи - чувство одиночества, вселенский пейзаж - он придумал в Италии, где писал сценарий.

Актерам он не ставил никаких конкретных задач, но много говорил с ними на общие темы - о любви, предательстве, лжи, смерти. На Западе такие темы - табу, о них говорят лишь с очень близкими. И разговоры Андрея сначала всех выводили из баланса. Но потом актеры поняли. И часто повторяли, что никто не дал им больше, чем Тарковский. Он очень долго подбирал актеров, вот это был караул. И, кстати, на роль доктора хотел пригласить Олега Янковского. Янковский узнал об этом только на нашем фестивале в январе 2007- го. На письма в советское посольство Тарковскому даже не соизволили ответить, уж не говоря о том, чтобы передать их Янковскому.

РГ: Причины невозвращения Тарковского потеряли свою загадочность?

Александер-Гаррет: Его оставило на Западе желание работать. Хоть Ермаш и обещал ему возможность беспрепятственно снять "Идиота", но Тарковский уже не верил. Художник такого калибра всегда чувствует, кто он и что он. И проходить через вызовы на ковер, через тон советских замечаний, объявляющих его третьесортным художником... Но оставшись в Европе, он не стал диссидентом. И на первой же пресс-конференции отказался от общения с журналистами, когда они попытались сделать диссидентскую тему главной.

Причина невозвращения была одна: ему нужно было работать.

В Советском Союзе он сделал 5 фильмов за 20 лет. А на Западе за 2 года - "Ностальгию", "Жертвоприношение", документальный, почти часовой фильм "Путешествие по Италии", написал "Запечатленное время" и поставил "Бориса Годунова" в Ковент-Гардене.

РГ: По отношению к художнику мир почти всегда ранящ, вы описываете в книге сцену, когда Бергман стоял от Тарковского в двух шагах и не отозвался.

Александер-Гаррет: Я позже работала в Королевском драматическом театре с Юрием Любимовым и часто общалась с Бергманом. "Я перед каждым новым фильмом смотрю " Андрея Рублева", это шедевр, выше которого ничего нет", - говорил он, когда мы сидели вместе за столом. Но в своей книге "Латерна магика" описывает, что он также удрал от встречи с Куросавой и, кажется, от Вуди Аллена. Говорит, что у него в такой момент что-то происходит с желудком. И это у него с детства. Но Тарковский всегда меня укорял: представляешь, если бы мы все-таки подошли к нему напрямую, ему некуда было бы драпать, он вынужден был бы сказать: здравствуйте - до свидания - выпьем чашку чая.

РГ: Как вы выбирали правильное этическое расстояние по отношению к описываемому прошлому, как решали, что обнажать, а что прятать? Вы довольно резко пишите о жене Тарковского Ларисе.

Александер-Гаррет: Это вы не читали книгу Ольги Сурковой "Я и Тарковский". По сравнению с ней я ретушировала.

РГ: Читала. У меня к вашему описанию больше претензий.

Александер-Гаррет: Не важно. Тарковский говорил, что искусство существует только потому, что мир неблагополучен. Что нужны преодоления. Может быть, его такая личная ситуация как раз и подталкивала к творчеству.

РГ: Смущает также и духовная "каша" в голове автора, бросающая тень на героя, - ясновидение и экзистенциализм, католические монахи и астрология, все у вас в одном флаконе.

Александер-Гаррет: Но и Тарковскому все было интересно - и дзен-буддизм, и мистика. У него в каждом городе были какие-то знакомые ясновидящие, в Москве он встречался с Джуной и парапсихологами. Но в Лондоне переводчица Ира Кириллова, одна из старейших прихожан православного храма, познакомила его с митрополитом Антонием Сурожским. Позже владыка Антоний рассказывал, что Андрею сначала было неудобно, он хотел уйти, но владыка, человек широких взглядов, всех мог расположить к храму, он чем-то развеселил Андрея.

Позже Андрей исповедовался у него.

Они говорили о таинстве молитвы, о внутренней тишине. Тарковский тем временем готовил "Жертвоприношение". И лекцию об Апокалипсисе в Сент-Джеймском соборе в Лондоне.